— Успокойся, — ответил он, — играю... слугу.

...Итак, я поступил на третий курс школы-студии МХАТа. И это было нелегко. Во-первых, в школе-студии был строгий отбор. Да еще сразу на третий курс. Но главная, пожалуй, трудность была иного характера: сложно было психологически настроить себя на повторную учебу после трехлетней работы в профессиональном театре, подавить в себе себя. профессионала. И то, что я смог это сделать, считаю своей первой победой в жизни. Положение усугублялось еще и тем, что я был самым великовозрастным студентом, мне было двадцать восемь лет, а рядом сидели совсем юные ребята — Миша Козаков, Таня Доронина, Олег Басилашвили, Витя Сергачев...

В 1956 году окончил школу-студию и был принят в Художественный театр. В это время группа молодых актеров во главе с двадцатидевятилетним Олегом Ефремовым, работавшим в ту пору в Центральном детском театре, готовилась к созданию своего театра. Входил в эту группу и я. Как говорится, денно и нощно репетировали мы пьесу Виктора Сергеевича Розова «Вечно живые». Выбор этой пьесы был не случаен: заложенные в ней мысли, моральные принципы, высочайшая гражданственность и публицистичность полностью отвечали нашим представлениям о будущем театре. И несмотря на то, что пьеса была о военных годах (позже по ней режиссером Калатозовым и оператором Урусевским был снят прекрасный фильм «Летят журавли» с Алексеем Баталовым и Татьяной Самойловой в главных ролях), основным объектом нашего внимания становились современность, современное осмысление понятий о чести, совести человека, нравственные проблемы его сегодняшнего дня.

Театр был назван «Современник».

Главным событием в своей актерской судьбе считаю встречу и продолжающуюся вот уже более тридцати лет творческую и житейскую дружбу с Олегом Николаевичем Ефремовым. С ним подготовлены почти все роли, сыгранные в «Современнике», а затем и во МХАТе, куда в 1971 году я перешел вслед за своим добрым другом и руководителем. В начале этих «мемуаров» я утверждал, что не могу ответить на вопрос, когда родился во мне актер. Так вот сейчас начинаю думать, что, пожалуй, к началу моего творческого содружества с Олегом Николаевичем и относится это самое рождение.

Впервые снялся в кино в 1956 году, сразу после окончания школы-студии. Режиссер Владимир Петров пригласил меня на эпизодическую роль полковника Петерсона в фильме «Поединок» по Куприну. Видимо, со стороны моя полнейшая беспомощность на съемочной площадке выглядела смешно. Для меня нее каждое пребывание перед кинокамерой было глубоко драматичным и мучительным. Я постоянно забывал текст, сильно смущался не только этим обстоятельством, но и несколько вольным со мной, дебютантом в кино, обращением сотрудников съемочной группы, которые не принимали во внимание мое состояние. А состояние было жутким...

Когда фильм сняли и для меня, как говорится, все злосчастья остались позади, сотрудники группы были приятно удивлены: они совершенно не ожидали, что в небольшой эпизодической роли, сыгранной начинающим в кино актером, выявится какая-то живинка. Удивился и режиссер фильма.

— Где нашли этого актера? — спрашивал он после просмотра.

И я стал регулярно сниматься. Помню, когда получил приглашение на роль профессора Плейшнера в многосерийном телевизионном фильме режиссера Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны», засомневался в конечном результате своей работы. Дело в том, что участие этого персонажа в фильме было фрагментарным, вызывали меня на съемки с большими перерывами, и я не имел возможности проследить единую, сплошную линию роли. И поэтому очень волновался, когда вместе со всеми смотрел в те вечера фильм. Совершенно для меня неожиданным было то, что роль «срослась», собралась в единый характер, человеческую судьбу. Много в ту пору, когда вышел фильм, говорили о придуманной мною походке Плейшнера. Я улыбался. Улыбались и те немногие из моих друзей, которые знали, что походка эта появилась раньше, чем был произнесен перед кинокамерой первый текст Плейшнера. Как, почему такое случилось (обычно ведь бывает наоборот), не берусь объяснить.

Роль, как мне кажется, надо играть легко. Если думаешь, что порученная тебе роль далека от тебя, не берись за нее. Но лучше всегда думать наоборот: смогу, во мне есть все для этой роли! И если трудно — трудись и преодолей. Главное — верить в свои возможности. Я всегда примечаю, что со мной происходит на первых репетициях. Если легко, если какие-то отдельные сценические куски сразу получаются, вижу в этом залог будущего успеха. Впрочем, у каждого актера это ощущение возникает в различные моменты.

Знаете, о чем вдруг подумал? О том, что, в сущности, мы, актеры, живем на одних потерях. Не понимаете? Только что я сказал, что работа над ролью продолжается еще долго после премьеры. Но ведь однажды эта работа заканчивается. Да и саму роль перестаешь играть, спектакль сходит с репертуара... И так всю жизнь: роль сыграна и... ушла. Навсегда. В кино это происходит сразу, в театре, слава богу, нет. И все-таки потеря. Но это не трагедия. Потому что любая роль, хочет актер того или не хочет, что-то оставляет в нем. Порой даже трудно, почти невозможно сказать, что именно. То же происходит в жизни любого, мне кажется, человека. Строителя, например. Вот построил человек дом, и живут в том доме люди. А строитель работает уже на другой площадке. Но ведь в том времени, когда строил человек предыдущий дом, что-то было! Дом-то он, может, строит такой же самый, но время не повторяется! Уже хотя бы потому, что оно уходит. В молодости «соришь» временем, все кажется нескончаемым, чуть ли не вечным. И тем дороже становится все, что делаешь. Понять бы это лет сорок назад...

Никаких увлечений, так называемого «хобби», у меня нет. Впрочем, люблю рисовать. Как-то встреча одна у меня случилась. Отдыхал я в санатории «Переделкино» под Москвой. И встретил там знакомого журналиста. Года за два до этого он «допрашивал» меня для одной газеты. А тут увидел с мольбертом, красками и решил совместить приятное (отдых) с полезным — взять у меня еще одно интервью. Пошли мы с ним в лес, я выбрал место, устроился, начал что-то набрасывать. Наблюдает он за тем, что я делаю, и спрашивает:

— Евгений Александрович, увлечение рисованием как-то связано с главным делом вашей жизни — драматическим искусством?

Что ему ответить? Раз мольберт — вывод: работает-де «по-крупному», не баловство, не вообще рисует, пишет! А с моей стороны — всего лишь попытка узнать, как это — рисовать на мольберте. У меня есть друзья-художники. Бывая у них, подсматривал, как они работают. И заразился.

А журналист дотошный:

— И почему именно натура, а не портрет, не графика?

А я и сам не знаю, почему. И раньше бывал на природе, но замечать ее стал лишь недавно. Может, возраст?..

Подумал и ответил тогда:

— Давайте сделаем такой вывод: мое занятие живописью — это несерьезно. К тому же как зритель я еще не умею смотреть живопись. Мне может понравиться картина, а критику или вообще знатоку показаться ерундой. А я им верю.

— А себе? — не унимался мой знакомый.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.