- Так надо было, - продолжал он. - Так надо было, ради будущего...
Он скрестил руки и покачал головой.
- Будущее! - воскликнул он вдруг тоном пророка. - Какими глазами станут смотреть на нас те, которые будут жить после нас и душа которых будет, наконец, приведена в равновесие прогрессом, неотвратимым, как рок. Какими глазами они посмотрят на эти убийства и на наши подвиги, о которых даже мы сами, совершающие их, не знаем, следует ли сравнивать их с делами героев Плутарха и Корнейля, или же с подвигами апашей... И, однако, смотри. Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной, который вечно будет сверкать красотой и мужеством.
Опершись на палку, склонившись к нему, я слушал, впивая в себя эти слова, раздавшиеся в безмолвии ночи из этих почти всегда безмолвных уст. Ясным голосом он выкрикнул:
- Либкнехт!
И поднялся, не разжимая скрещенных рук. Его прекрасное лицо, хранившее серьезность выражения статуи, склонилось на грудь. Но вскоре он снова поднял голову и повторил:
- Будущее. Будущее. Дело будущего - загладить это настоящее, стереть его из памяти людей, как нечто отвратительное и позорное. И, однако, это настоящее необходимо, необходимо. Позор военной славе, позор армиям, позор ремеслу солдата, превращающему людей поочередно то в безмозглые жертвы, то в подлых палачей. Да, позор. Это правда, но это слишком правда; эта правда для вечности, но еще не для нас. Вдумайся в то, о чем мы сейчас говорим. Это будет правдой, когда станет правдой евангелие. Это будет правдой, когда ее начертают среди других истин, постичь которые мы сумеем лишь позже, когда очистится дух наш. Мы еще далеки от этого. Теперь, в данный момент, эта правда почти заблуждение; это священное слово только богохульство.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.