– Есть! – ухнуло с того места, где стоял Лавченков-второй.
– Изложите их.
– Контузия это одна!
– Что?
– Контузия, говорю.
– Слышу. Но что это значит, контузия?
– Значит глупостя! Не мянял я никаких овец. Которая ежели на мой двор лишня прибегла, тую я наутрие обратно выгнал.
Истец давно уже весь дрожал, как камертон.
– Товарищ народный судья... Эх, да ну... Да знаешь ты, друг ты мой любезный, да... Это ж бывает у человека совесть до того потеряна – такую преужаснейшую кривду на суде, перед твоим глазам, лепить?! Да ведь за это господь бог... Извините, товарищ народный судья, ну нет его, ланно! Ну, велите Косте Сялюгину к отцу Дмитрию в церковь сбегать, сюды хоть еванделье принести... Да за такие слова это ж прямо гром должен грымнуть, человека вбить на месте. Товарищ судья, друг ты мой любезный, да... извини за выражение...
Таранта! – голосом выпи из болота выдохнул ответчик и повернулся к истцу не спиной, что было невозможно, а, насколько позволяла геометрия скамьи, по диагонали.
– Гражданин истец, – сказал судья, – я уже разъяснял вам: без разрешения суда выступать сторонам не позволено. Вот теперь скажите вы, Лавченков первый... Объясните мне... Что, ответчик взял себе вашу хорошую овцу, а вам вернул плохую? В чем вы видите разницу? Ваша жирнее? Шерсть у нее лучше?
– Да, друг ты мой любезный, да знаешь ты, что... Да рази в моем заявлении чего такого понаписано? Рази что, если Сялюгин Константин Митрич что свое вставил... Да, ясны его глазы, с моих-то слов писал... Шерсть в наших овцах водится шленская, что в яво, то и в моей. Тольки что моя белая, глазы черные, а ета целиком обратно: сама черная, глазы бялузговатые – смотреть неприятно! Вот такой глаз, как у Васихи Паховской, коли ты яну знаешь!..
– Та-ак! – судья вычеркнул что-то на листке бумаги перед собою. – А вы держите овец под масть? Вы белых, черноглазых; сосед – черных с белыми глазами?
– Опять неправда ваша, товарищ народный судья... у всих у нас разные есть овечки, друг ты мой любезный, да... И в мяня семь белых, черноглазок, а четыре черных, с белым глазам бегають, слава богу...
– А у вас?
– Ив мяня и таких и сяких хватае! – себе в колени ответил Лавченков второй, но таким голосом, что стакан перед судьей на стеклянном поддоне вдруг жалобно зазвенел.
– Это верно, истец?
– Да ведь, как тут говорить будешь, друг ты мой любезный, да... Оно, хошь, правда, а хошь – так и неправда... Так-то, как это говорится, праведно: разные ярочки-барашки встречаются. Вон у меня один – как раз пополам: перед белый, задница черная. Божья воля, тут не загадаешь...
Верю, верю! – промолвил Куренков. – Пусть божья. Но тогда объясните мне, почему же вы при таких обстоятельствах эту белоглазую овцу бракуете? Чем она вам не по нраву?
– Не желаю! – на этот раз лаконично, но е
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.