Он опять запел развязно и весело, легко вытягивая высокие ноты, а Паня молчала и чувствовала, как лицо ее загорелось и в груди быстрей заколотилось сердце.
Они шли без тропинки, без цели, виляя налево и направо между редкими соснами. Похрустывает сухой валежник под ленивыми шагами, шуршат и постегивают в лесной тишине задетые ветки кустов.
Когда выходили на свет, Паня задумчиво смотрела на четко круглый, будто повиснувший в воздухе месяц, а когда опять затеняли их развесистые сосновые шапки, она смотрела тупо вперед и упрямо о чем - то думала. А сильный Сергеев голос то взвивался высоко, то красиво дрожал на переходных нотах, то рассыпался забористой трелью. Неожиданно кончил, дернул Паню под руку:
- Панюшк, ты чего примолкла, а? Брось, о чем задумалась?
- Так... погода хорошая.
- Что? А - а? Вот, ты чего. Ну, Пань, э - э..забудь про это. Смотри, лужайка какая красивая, бежим туда, ну... раз - два.
Говорил он ласково и с участием заглядывал в лицо.
Таяла от его слов Панина грудь и, когда сказал «три», она не побежала, но весело засмеялась.
- Задумаешься от вас, холера вам в бок.
- Ой, злющая какая. За что холера? - За дела за ваши.
- Не надо, Панек, будем друзьями лучше. Давай руку. Вот. Ну, поздравить что ль тебя с секретарем, а?
Она сразу вспыхнула, посмотрела Сергею в глаза и улыбнулась.
- Ой, как боюсь я, Сережк.
- Брось, совпартшколу кончила и трусишь. Такой из тебя секретарь выработается... Эх, ты...
Он подхватил ее за талию, приподнял и сильно, дружелюбно затряс.
И от этой заботы, от ласки Паня совсем забыла тяжелые думы, и Сережка опять показался таким милым и добрым товарищем, что она доверчиво прижалась к нему и со смущенной улыбкой выкладывала свои тайные опасения.
- Нет, Сережка, брось, ничего у меня не выйдет. Ячейка, говорят, разваленная, никакой работы, даже своего секретаря выбрать не могли. Приду туда, сразу сяду. На своей ячейке лучше бы, а то я там и не знаю никого. Вот только хорошо, что ячейка женская - почти все девчата, с ними может лучше, а уж с какой охотой я работать буду... Все заброшу к чертовой матери, всю душу ячейке отдам, и главное, девчат надо на дорогу выводить, а то мы все в заду... Э - эх, только бы не срезаться!
Нет, не сдержать Пане радости, так и отражается она в глазах, как в зеркале, так и вырывается наружу, как у ребенка малого. От улыбки лицо детское, шаловливое, поблескивают, моргают стыдливо ресницы длинные.
Заглянул Сережка в лицо ей и тихо с досадой выдавил:
- Паня, а сознайся, ведь за мордочку тебя выдвигает райком?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.