Одно Кондратов чувствовал: Нюрка, его ненаглядная Нюрка, с озорными серыми глазами, лежит рядом.
Он гладит бережно, еле касаясь, ее голую руку, и на губах его шевелится счастливая улыбка. Иногда он ворочается и, будто невзначай, прижимается к теплому плечу Нюрки. Ему хочется так оставаться долго - долго, но он боится надоедать ей, отодвигается и опять ищет случая, как бы незаметно придвинуться ближе...
Они лежали под старой березой. Нюрка в середине. Он и Громов по сторонам. Громов рассказывает что - то веселое, она слушает то серьезно, то звонко смеется.
Темные ветки свисали над головами, как длинные виноградные гроздья, и ее лицо затеняли всего больше. Но Кондратов наклонился над ним и все видит: только щеки ее немного посмуглей, да глаза кажутся черными и блестящими, как бутылочное стекло. Пучек кудряшек шевелится на лбу от легкого ветерка, поддразнивает Кондратова, и ему неудержимо хочется поцеловать низкий, заваленный мелкими кудрями лоб. Он опять пересиливает себя и опять, довольный и счастливый, опрокидывается на спину, и от полноты счастья ему хочется закричать на весь лес: «Товарищи, а ведь я с Нюркой!...»
Сквозь просветы листьев проглядывало далекое (как в бинокль с обратной стороны) синее небо. Три яркие крапинки звезд то вспыхивали, то прикрывались трепещущими листьями.
На другой стороне полянки виден ярко - белый ствол березы - то весь открытый, а то светлыми блестками вырывающийся из темной листвы.
Четко рисуется на синем фоне его продолговатая шапка, за ней еще выше уперлась другая остроносая макушка, а там еще и еще разбегаются налево и направо, то сливаясь в сплошной черный забор, то высоко и красиво вырываясь вверх.
Далеко в просвете деревьев горит костер. Красные полосы подрезают белые стволы берез, бурые сосны золотятся в их переплете, и полосы эти уползают в глубь леса, а то сразу укорачиваются и лезут вверх. От костра доносятся смех и крики, изредка мелькают черные тени, на мгновение заслоняя огонь.
Где - то сзади, совсем рядом сильный и внятный голос запел:
«Слышен звон бубенцов издалека, - Это тройки знакомый разбег...»
Песня оборвалась. Кондратов обернулся и долго вслушивался в тишину леса, но только от костра по - старому неслись неразборчивые крики, да в ушах звенел беззаботный смех Нюрки. Когда смех стих, он шумно вздохнул, чтоб обратить на себя внимание и мечтательно, в роде виновато, проговорил:
- А я, ребята, женишься хочу.
Нюрка повернула к нему голову и насмешливо спросила:
- Давно надумал - то, Мить? - а потом, будто с сожалением, добавила: - Не пойдет никто за тебя, за картавого.
И Громов со смешком выронил:
- Чудишь ты, Кондратыч. Кондратов улыбался.
- Одному надоело... Придешь домой, пушто... Ни поговорить, ничто... ш девшатами я не люблю гулять... Найду одну и... (он хотел сказать «нашел» и замялся), найду и... женюшь. Я могу жить только шерьежной, активной девушкой... Опять Нюрка вмешалась кокетливо: - А я активная, Мить? Да не - ет, разве я серьезная... Эх, жалко как, а? Сашк, ведь жалко? Парень - то какой пропадет. - Она опять рассмеялась. Кондратов чувствовал, как трясутся ее плечи, и ее звонкий смех неприятно колол сердце. Обидно стало. Повернулся на грудь, нос и щеки потонули в свежей, щекочущей траве.
- Смотри, Кондратыч, - тихо, словно издали уловил голос Громова, - женитьба - не игрушка. Тут нужно серьезно подойти. У нас сейчас как: пожили неделю и прощай.
Откуда - то из глубины, шарахаясь о стволы деревьев, долетел обломанный крик.
- Юу - у - ур - ка - а - а...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.