В кривом зеркале

Во всей истории взаимоотношений искусства и религии прослеживается закономерность: произведения, где «очеловечивание» религиозных героев переходило дозволенные каноном пределы, церковь встречала резко отрицательно. Патриарх Никон на соборе в 1654 году угрожал анафемой всем, кто будет писать или держать дома фряжские иконы, выполненные в реалистической манере. Но и этого Никону оказалось мало. В ярости выкалывал он глаза святым на таких иконах. Разбивал их об пол Успенского собора, приказывая зарыть обломки в землю.

– Пожалуй, в этом примере почти физическое воплощение конфликта между искусством и религией. Мне кажется, что «Мадонна Литта», как и любой шедевр, более органично вписывается в галерею Эрмитажа, чем в оформление храма. Именно в Эрмитаж и привело автора письма «трепетное чувство»...

– ...Я бы добавил: глубоко нерелигиозное по своей природе.

Пойдя на компромисс с искусством, церковь довольно умело использует его для психологической обработки верующих. Богослужение, которое в православии называют торжественно и чуть загадочно – «храмовое действо», объединяет целый комплекс искусств. И архитектуру, и живопись, и пение, и театрализованные ритуалы...

Блистающая каким-то особым светом позолота икон, лики святых на росписях стен, призрачное мерцание лампад, высокие и чистые голоса в хоре... Согласитесь, у человека впечатлительного в столь необычной обстановке может родиться ощущение приобщения к чему-то сверхъестественному.

Но не только на эстетов и любителей старины делает ставку современная церковь. В погоне за душами она модернизирует культ, пытаясь приспособить его к достижениям века. В крупных западных городах возводятся устремленные ввысь сооружения из стекла и бетона – католические храмы. А в молитвенных домах звучат религиозные песнопения в стиле «рок»...

Все это, вызывая у человека идейно незрелого интерес к религии, способно натолкнуть на размышления о ее полезности. Тогда как в действительности многочисленные попытки церкви обновить культ – лишь свидетельство ее слабости, приспособленчества. Если пришедший в храм испытывает глубокое и необычное впечатление, принимаемое порой за «откровение», истоки его кроются не в религии, а в искусстве, воздействующем на чисто земные наши чувства.

– Не все еще пропагандисты научного атеизма умеют подвести аудиторию к пониманию этой простой вроде бы истины. Ссылаются, притом справедливо, на сложность проблемы. Что же может послужить им подспорьем?

– Искусство. Оно не раз выступало против религии. Не раз разоблачало церковные сказки о неземном рае.

Но не буду голословным. Загляните в музей и остановитесь у репинского полотна «Отказ от исповеди перед казнью», развенчивающего образно и просто идею религиозного утешения. Кстати, побудило художника к написанию картины стихотворение, помещенное в подпольном журнале «Народная воля». Вот его строки:

Уйдите, батюшка...

Я прожил жизнь бойцом!

Я и умру таким,

Смеясь в лицо врагу,

Проклятья посылая!

Перед личностью, готовой во имя идеала к борьбе и смерти, блекнет фигура зовущего к покаянию священника. Христианство – это «рабство, это смиренное самоубийство всего, что есть лучшего и самого дорогого и самого высокого в человеке...». Так писал художник Владимиру Васильевичу Стасову.

– Но, согласитесь, лишь в редких случаях шедевры мировой живописи, доступные далеко не всякому, могут служить наглядным пособием пропагандиста. К тому же каждую лекцию в картинной галерее или, скажем, выставочном зале не проведешь.

– А слайды, книга, кинолента?.. Взять хотя бы телевизионный фильм Сергея Бондарчука «Овод», поставленный по мотивам знаменитого романа. К слову, книга Войнич в чем-то созвучна репинскому полотну, поскольку убеждает в том же – иллюзорности таинства церковного покаяния, которое обезличивает человека, формируя чувство полного отречения от своего «я».

Помните эпизод в самом начале фильма? Наивный студент Артур Бертон (еще не Овод), робкий, сомневающийся, открывается в сокровенном отцу Карди и признается, что принадлежит к «Молодой Италии». Вскоре Артур и его товарищи были арестованы.

А вот финальная сцена. Над умирающим Оводом склонился кардинал Монтанелли. Овод, приподнявшись, широко открытыми глазами взирает на распятие, а потом отталкивает его.