Весною яблонька зазеленела. Не сразу, говорят, зазеленела, болела долго, но ребятишки свято выполняли наказ солдата и, как умели, помогали яблоньке укрепиться. На следующий год и появились на ней плоды. Не ахти какими сладкими они были, но ребятишкам и впрямь казались медом.

К концу войны яблонька оформилась в цветущую красавицу и принесла столько яблок, что хватило их не только Ефросиньиным ребятишкам, а и соседским девчонкам и мальчишкам. Многие из нынешних Ключевских папаш и мамаш, как сказку, рассказывают своим детям историю солдатской яблоньки. А когда уже после войны колхозники начали рассаживать свои сады, то каждый захотел иметь у себя солдатскую яблоньку и брал от нее черенки для прививки. Так и расселилась солдатская яблонька по всем ключевским садам.

И поныне добрым словом вспоминают в Ключиках безымянного солдата. Наверное, был он хорошим садоводом.

Трофейный сын

В семье Бельчиковых старшего сына Василия иногда в шутку называют трофейным. И Василий не обижается на такое вроде бы и не совсем приличное для мужчины прозвище. Только переглянется с отцом и матерью и усмехнется шутке. И отец с матерью тоже переглянутся между собой и вроде бы усмехнутся. А что ответить? Нечего ответить, когда, если разобраться по существу с точки зрения военной терминологии, оно так и есть — старший сын Бельчиковых не в семье рожденный, не молоком матери вскормленный, а что ни на есть настоящий трофей военного времени.

...И была же загадка Анисье Тимофеевне Бельчиковой, когда в самое военное лихолетье, в то самое время, как в наших Ключиках почти полгода слышалось, как гудит земля в Сталинграде, вдруг принесли телеграмму с фронта. Не треугольник солдатский, не казенный пакет из части, которого как огня боялись ключевские женщины, а самую настоящую телеграмму на телеграфном бланке. Та телеграмма гласила: «Встречай сына». Что подумала Анисья Тимофеевна, получив такую необыкновенную для военных лет телеграмму? А подумала она, что ошибочка вышла на телеграфе и телеграмма пришла не по адресу. По телефону запросили район, то есть районный телеграф, но оттуда пришло категоричное подтверждение, что никакой ошибки нет, что телеграмма с фронта и отправил ее не кто иной, как законный муж Анисьи Тимофеевны, гвардии рядовой Петр Васильевич Бельчиков. И ответ такой еще больше озадачил ключан и внес сумятицу в душу Анисьи Тимофеевны: что за сын, а самое главное, каким путем он мог оказаться у солдата?

Три года Бельчиковы прожили и не заимели никакого сына, а тут спустя каких-нибудь полтора года, как призвали Петра в армию, вдруг у него появляется сын. Досужие молодые ключевские женщины сразу придумали версию, что не иначе муж Анисьи сошелся с какой-то фронтовой сестрой, соорудил с ней сына, а поскольку его на фронте держать нельзя, то и шлет его на воспитание законной жене, рассчитывая по военному времени на ее сознательность. И, рассудив так, посоветовали Анисье отправиться на станцию, встретить нероженого сына, а потом уже начать разбирательство, что, отчего и к чему. Пожилые женщины, а попросту говоря, ключевские старухи, утвердили версию молодых и тоже посоветовали Анисье отправиться на станцию и зла на встреченного ребенка не иметь, а взять его на воспитание до выяснения всех обстоятельств его появления на свет.

До станции Анисья Тимофеевна шла пешком, и поскольку путь был зимний и неблизкий, то ей многое довелось передумать и не раз всплакнуть и от трудностей пути дальнего, и от непутевого поступка мужа, так нелепо погубившего их любовь. И поскольку ревнивая обида терзала сердце молодой женщины, то перед станцией ее стало брать раздумье: а как произойдет эта встреча, кто доставит ей младенца и как она вообще может узнать этого доставившего? Ворохнулась было радостная мысль: а может быть, сам муж и будет этим самым доставщиком? И когда ворохнулась эта мысль, будто ребенок под сердцем матери, Анисья уже была готова простить мужу всякие фронтовые прегрешения.

На станции не было ни души, только колючий ветер гулял по рельсам и по ним же гнал поземку. И ни один пассажирский поезд не шел по этим железным рельсам, а бежали по ним торопливые фронтовые составы, и не с людьми, а с боевой техникой, и ни один из них не думал остановиться, так что Анисья даже поругала себя за то, что поверила телеграмме мужа, и свой приход на станцию посчитала поступком опрометчивым. И, наверное, отправилась бы восвояси, если бы на ее счастье и счастье малолетнего Васятки Анисье не повстречался дотошный сторож и не расспросил ее обо всем, как есть, вплоть до того, как они в свое время жили с мужем. Уверившись в том, что с мужем очи жили в любви и согласии, добрый человек и посоветовал Анисье Тимофеевне отправиться в комендатуру и все доподлинно выяснить.

— Обману быть не может,— заверил сторож-инвалид и даже потихоньку подтолкнул Анисью Тимофеевну к комендатуре, которая находилась здесь же, на станции, и о которой Анисья Тимофеевна дотоле не имела и понятия, а узнав, что такая есть, почему-то немного испугалась и потому входила в нее не без робости и даже слова путного не могла вымолвить, а только подала ту самую телеграмму, которая и привела ее на станцию. Но военный, еще не старый, но уже седой, прочитав телеграмму, вдруг обрадовался Анисье Тимофеевне, будто все эти дни только ее и ждал. И как дорогую гостью начал усаживать на табуретку и радостно осведомился:

— Так вы и есть мамаша Васятки?

Анисье Тимофеевне ничего не оставалось делать, как подтвердить, что именно она и есть мамаша Васятки. И когда она назвалась матерью Васятки, военный подозрительно посмотрел на Анисью Тимофеевну, вроде бы усомнившись в том, что она может быть матерью Васятки. Шел тогда Анисье Тимофеевне всего двадцать третий год, а от худобы выглядела она и того моложе, совсем на девчонку смахивала обличьем. Военный же не стал больше расспрашивать о чем-либо Анисью Тимофеевну, а открыв форточку, прокричал в нее:

— Васятка, кончай катание. Мать пришла.

И через минуту в колени Анисье Тимофеевны ткнулся мальчишка лет шести-семи, а потом начал целовать ее и приговаривать:

— Маманя, родная!

И, обласканная обретенным сыном, Анисья Тимофеевна стала тут же кормить его тем, что взяла с собой на дорогу, а военный вскипятил чай и, угощая мать с сыном, очень радовался их встрече, и Анисья Тимофеевна тоже за радостью забыла даже расспросить военного, каким путем Васятка оказался у него. Васятку же она считала не совсем удобным расспрашивать о чем-либо: мать родная, и вдруг чего-то не знает о сыне.

Все разъяснилось после того, как спустя несколько дней пришло письмо от мужа. Скуповатое на слова письмо, но суть понять можно было: подобрал солдат Бельчиков мальчишку на сельском погорелье. Подобрал, когда ходил в разведку. Напуганным зверьком сидел Васятка у трупов побитых немцами отца и матери. И был в том письме наказ строгий беречь Васятку как сына родного.

Вскоре в Ключиках кто-то в шутку нарек Васятку трофейным. Очень не нравилось на первых порах мальчишке это слово, даже в драку бросался из-за него. А когда подрос, и война кончилась, и отец возвратился с фронта, то гордиться начал тем обстоятельством, по которому он очутился в семье Бельчиковых. А когда появились в печати первые снимки берлинского памятника, изображавшего советского солдата со спасенным ребенком на руках, то Василий Бельчиков был твердо убежден, что скульптор наверняка знал о подвиге его нареченного отца и сваял именно их — отца и сына.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.