— Как гордая? — не понимает Елена.

— А так и гордая, что все мы тогда, и бабы, и старики, и дети малые, были очень гордыми: наши мужики разбили супостатов, и справедливее русского нет ничего на свете.

Елене эта привычка бабушки хорошо знакома — называть фашистов не иначе как супостатами. На взгляд бабушки, супостатов не побеждают, а разбивают их, как человек разбивает и выбрасывает вон все то, что недостойно существования.

За прилежную работу для фронта бабушка и ее подруги были премированы ценными подарками — отрезами на платье. Были они, эти боевые подруги, уже в летах, редкой не перевалило за тридцать, и все думали, что отрезы эти они выберут потемнее видом: не так, мол, броско и не так марко. Но на удивление всем попросили они, чтобы выдали им материю посветлее. Как раз в район привезли белую бязь. Вот эту бязь бабушка и ее подруги и приняли в подарок и решили пошить из нее платья. И когда в районе узнали о белых платьях, то очень их одобрили. Сам секретарь райкома сказал:

— Правильно сделали, товарищи женщины, победителей надо встречать только в белых платьях.

Вскоре дедушка, тогда гвардии старшина, с двумя рядами медалей и орденов, обнял в первый раз после долгой разлуки свою героиню, и не было на ней никаких отличий, а было только одно белое платье.

Всех женщин тогда на митинге дедушка назвал гвардейками и поклонился им низко-низко, как никогда и никому не кланялся.

Сейчас бабушка так смотрит на платье, будто видит его в первый раз, а в глазах ее такие горячие огоньки, какие бывают у человека, когда он вдруг соприкоснется со своим прошлым или приподнимет краешек завесы будущего и в радостном удивлении увидит его.

Елена тоже не сводит глаз с бабушкиного платья, и видятся ей далекие сполохи военных горячих лет, какими они показываются в кино и по телевидению. Потом вдруг припоминается ей когда-то прочитанное, как для встречи возвращающегося из далекой ссылки мужа Ольга Сократовна Чернышевская, уже пятидесятилетняя, тоже шила новое платье...

— Возьми, внученька.

И Елена как самую великую драгоценность принимает на обе руки белое, с буфами и напуском, старое платье...

Дом Шеваревых

Дом Шеваревых — из двенадцати комнат. Такого большого дома в Ключиках ни у кого не было. Это потому, что и семья немалая — восемнадцать душ. Если разобраться по-настоящему, это даже не одна семья, а целых три и еще две вот-вот будут: младшая дочь на выданье, и внук осенью заявится из армии, тоже будет невесту искать.

Иной большой семьи, как Шеваревы, в Ключиках нет. Теперь ведь как? Молодые пары стремятся свое гнездо свить, чтоб подальше от родительского глаза. А Шеваревы не делятся. А почему не делятся — никто понять не может.

Днем, особенно в летнюю пору, из-за высоких деревьев большой шеваревский дом не так бросается в глаза, зато зимою да еще ночью...

...Как-то в конце февраля гостил я у отца и вздумал ночью выйти во двор глотнуть морозного воздуха. Вышел, взглянул на дом Шеваревых и ахнул: не дом, а корабль в огнях. А поскольку дом стоит на пригорке, то было такое впечатление, что корабль летит на всех парах. Заинтересовался: чем в такую пору могло быть занято семейство Шеваревых? Спрашиваю отца: по какому случаю у соседей такая иллюминация?

— Это не иллюминация,— отвечает он,— это экзамены.

— Какие экзамены?

— А самые обыкновенные, какие бывают в техникумах и институтах в зимние сессии.

Оказывается, два внука, сноха, зять и дочь Шеваревых — студенты-заочники.

Я полюбопытствовал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.