По утрам вместе с приливом на город накатывает запах рыбы. Запах клубится вместе с туманом от порта, где на каждом пароходе возле обогревателей вялится самый что ни на есть деликатес — морской ерш, и от рыбокомбината, где обрабатывают треску, сельдь, морского окуня и зубатку. Рыбий дух смешивается с дымом из труб. И в каждой точке общественного питания, на буфетных стоиках во фруктовых вазах — хек серебристый, пикша. И снова треска. Не та треска, которая потом, уже гастрономически обработанная, очень дешево продается в магазинах южных городов, а треска прямо из моря, еще хранящая привкус крови.
Утренним рыбным запахом полон весь Мурманск — от последней остановки троллейбуса до Зеленого мыса, потому что, если не считать эшелонов с апатитом, который перегружают на пароходы в торговом порту, все в Мурманске живет рыбой.
Мы с художником Виктором Савостьяновым, посвятив несколько дней головокружительным восхождениям и спускам по инстанциям, получили наконец свободные судовые роли. Теперь можно спокойно отправляться на причалы и выбирать любое из отходящих на промысел судов.
Павел Голубев, секретарь комсомольского комитета Тралфлота, разложил перед нами все суда — поисковые, промысловые и опорно-показательные. И двадцать восемь комсомольско-моло-дежных. И у нас в недоверчивом изумлении разбежались глаза. В конце концов было решено: я иду в рейс на «Чите», рыболовецком судне «РТ-190».
Капитан Иванов, вздохнув, сказал вахтенному штурману:
— Ну что ж, дай три гудочка, Олег Семенович. Попрощаемся.
Из свистка возле горла трубы вырываются клубы пара с фонтанчиками воды. Свисток издает поначалу совсем несолидный звук — какой-то щенячий визг. Потом звук густеет, и повисают над заливом три сосредоточенных долгих гудка. Звуки падают в залив один за другим, и вот уже снова вокруг нас и над нами глухая, загадочная тишина.
— Так. Право помалу.
— Есть право помалу.
И эти слова отсекают от нас землю на девятнадцать суток.
...Я просыпаюсь: за переборкой туго постукивают ваера. Ваера — это такие тросы, буксирующие трал. Раньше я так же вот просыпался от глухого гудения ваеров и бежал на палубу смотреть, как поднимают трал. В первый день рейса, наверное, выбегали все, потому что на палубе было слишком много народу. Спорили, что будет в кошеле — вологодская тонна, гвардейская или «колеса», то есть ровным счетом ничего.
— Это всегда, как только выходишь из залива и тралишь где-нибудь у Кильдина, народу полная палуба, — говорил старпом Леня Тумбасов. — А потом только вахта. Ну и подвахта, если поднимем полный кошель.
Когда приходит полный кошель, этак тонн на 7 — 8, который на палубу сразу и не поднимешь, потому что весь трал полетит к черту и надо делить кошель, — тогда лицо капитана Иванова светлеет, и он только для порядка покрикивает на тралмейстера Борю Борисова, чтобы быстрей работала вахта, и сам ласково и увещевательно обращается к вахте через рупор, прозванный на флоте «матюгальником»:
— Ну-ну, телись, ребятки!..
А тралмейстер поднимает к рубке усталое и все равно веселое лицо и хрипло кричит капитану:
— Все будет тип-топ, Павел Иванович!
Но вообще-то нам не очень везет. Таких кошелей, чтобы делить раза по три, почти не попадалось. А так все — на тонну-полтонны. Капитан обиженно шмыгает носом, и «матюгальник» стоит в углу возле обогревателя. Капитан в эти минуты присутствует на судне как бы абстрактно и не вмешивается в распоряжения вахтенного штурмана и тралмейстера. А сейчас уже десятые сутки рейса, и на палубе действительно только вахта.
Вздыхает море за переборкой, и горбятся волны, нахально заглядывая в иллюминатор. Я поворачиваюсь на другой бок в каюте старшего помощника, и меня продолжает укачивать Ледовитый океан.
Когда мы только вышли из залива и прошлись из конца в конец по Рыбачьей банке, все было ничего. Наш траулер переваливался с борта на борт и с носа на корму, по палубе с шелестом рвущейся бумаги носились волны, катя впереди себя куски угля и окровавленные рыбьи головы. Капитан выставил за окно ветромер, и ветер накрутил семь баллов. Капитан Иванов с интересом покосился в мою сторону.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Письмо Григорию А.