Я взял винтовку, прицелился, выстрелил и не попал. Утки оживленно обсудили мои способности и тотчас забыли обо мне. Тогда мотоциклист спросил:
- Может быть, ты хочешь покататься на мотоцикле?
Он был огорчен гораздо больше меня и во что бы то ни стало хотел меня утешить.
Над пустынным Булункулем летали стайки, по озеру плыл челн, терракотовые сопки окружали льдистый водоем и уже начинали синеть то ли от приближающегося вечера, то ли от наступающего ночного похолодания.
Во всех путевых заметках обязательно присутствует святая фраза - вопрос и ответ. Вопрос. Что вам больше всего понравилось? Ответ. Больше всего мне понравились люди.
Этот точный ответ мне и хотелось бы дать на вопрос, который я задавал сам себе:
- Что мне больше всего понравилось на Памире?
На Памире больше всего мне понравились люди...
А в Хороге все было по-прежнему, только холодный ветер как-то сразу дал понять, что можно было не торопиться назад, что летной погоды нет, а перевал еще закрыт и вообще можно было остаться и в Мургабе, и в Рангнуле, и на берегу славного озера Булункуль. Не было погоды, потому что природа своенравна. И были заняты места в гостиницах, потому что свято место не бывает пусто.
Мой приятель устроился на прекрасном восьмиспальном бильярде, который представлял собой одну из важнейших загадок Памира: как его сюда привезли. Перечитывая прекрасный агрономический этюд академика Вавилова, изданный работниками местного ботанического сада, мы, между прочим, обратили внимание на то, что молодого веселого ученого, побывавшего здесь полвека назад, так же удивило пианино в офицерском собрании. Вероятно, когда человеку нужно что-нибудь доставить, он доставляет.
Только теперь стало ясно, как высоко мы забирались. Хорогские тополя просто не поместились бы под мургабским небом. Они бы проткнули бы его.
Я люблю переполненные гостиницы. Они свидетельствуют о повышенном интересе к местности. В Хороге всегда масса пришлого народа. Но больше всего его потрясают набеги кинозавоевателей, как это случилось и на сей раз.
На близких горах вокруг города курилась метель. А в гостинице рос список желающих улететь. Нас тоже внесли в список. Мне показалось, что внесли нас не просто первыми, а как-то даже впереди пропеллера. Но погода молчала.
И тогда случилось, казалось бы, очень незначительное событие, которое еще раз подтвердило особую дружескую привязанность, свойственную памирцам. Событие касалось лично меня, но разве не через личные ощущения мы делаем обобщающие выводы? Пришел Кадам и принес мне справку, написанную им на двойном листке школьной бумаги. Справка выдавалась мне в том, что он, Кадам, принял у меня экзамен с оценкой «пять» и что предъявитель «действительно вполне может вести машин по горны бадахшан». Он считал своим долгом оказать мне эту услугу. Он писал эту справну долго, мучительно преодолевая русскую грамматику. Его рука не привыкла держать налам, ибо он был не бытописателем, а шофером. Но Кадам был хорошим человеком, для которого не составляет труда сделать приятное. Это самая дорогая справка из всех, которые я получал в жизни. Их я выбивал, выламывал, выдирал у людей, ноторые были обязаны давать справки. Кадам не был обязан. Он был просто друг, товарищ и брат.
И как это грустно, читатель, когда самый дорогой документ оказывается самым бесполезным в бумажно-официальной сваре! Как это грустно, что я не могу предъявить эту честную справку инспектору ГАИ, для которого она ровно ничего не значит...
Но надо лететь. Там, за перевалом, лежит славный город Душанбе, розовый, знойный город, просить командировку в который все равно, что проситься в рай на казенный счет. Старый Душанбе со своими знаменитыми чинарами, стоявшими здесь, когда Душанбе не был Душанбе, и когда он еще был Душанбе, и даже когда его не было вовсе. Старые чинары, украшенные персональными мемориальными досками. Там, за перевалами, лежит райский город, где трава проламывает асфальт, где по вечерам летучие мыши гоняются друг за другом в тесноте деревьев и горы стоят на приличном расстоянии, не своевольничая и не нарушая представления о пейзаже.
А погода?
Но все бывает так, как должно быть. И утром нас согнали а кучу. Слово «погода» звучало, как слово «победа». Авиакассир рвал билеты, как трамвайный кондуктор в часы «пик». Черт знает, что выкинет через пару часов вся эта философская компания: земля, вода, огонь и воздух. Надо опешить.
Мы уже входили в палисадничек, за которым нетерпеливо бил землю копытами самолет. И тогда раздался знакомый сигнал. Это был наш дорогой «бобик», «козел». Из него выскочил Кадам под неодобрительные взгляды своих новых пассажиров.
- Льона! - крикнул он. - Я ехал в Мургаб. Смотрю на небо - погода! Ты летишь. Я - вернулся. До свидания! Приезжай еще!
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.