Один сидел на невысоком приступочке под вывеской «Прием стеклопосуды». Правая штанина его была поднята, завернута до колена, и, согнувшись, он что-то делал обеими рунами с этой голой ногой. Второй, очень широкоплечий, зябко притопывал ботинками рядом, и дощатый приступок вполголоса отзывался пустотой. При виде Стрепетова второй застыл, что-то сказал и поправил кепку. Сидевший на мгновение поднял голову. И снова склонился, согнулся над своей странно вытянутой ногой. Спеша использовать считанные минуты, на которые удалось опередить («Скорую», Стрепетов почти бежал к двум фигурам, угрюмо черневшим среди окрестной белизны. Снег отрывисто взвизгивал под сапогами, и, как при наезде кинокамеры, множились и вырастали подробности: пирамида пустых ящиков у боковой стены палатки, отбитый уголок вывески, поднятый барашковый воротник широкоплечего, расходящиеся полы пальто, оттого что нижняя пуговица была оторвана с мясом... Но круг зрения сужался, стягивался к центру, и вот остался только тот, согнувшийся, потухшая папироса у него во рту, металлические отсветы на сгибах кожаной куртки, обвисшие, как у больной собаки, уши пыжиковой шапки, странно вытянутая нога, руки над ней и красные пятна на свежевыпавшем снегу, казавшиеся темнее оттого, что они лежали в протаявших углублениях... Ибо то, что породило их, было теплое, и это теплое была кровь...
- Здравствуйте, - сказал Стрепетов.
Машинальное это словечко, внешне пригодное для всех видов человеческих встреч, неожиданно, само собой капнуло у него с язына, хотя он не знал, что оно висит тут на кончике, и вовсе не думал, какие слова произнесет, когда остановится.
- Я ваша тетя, - отозвался тот на стрепетовское «здравствуйте», сказал, почти не разжимая губ, между которыми лепилась забытая папироса. Прозвучало даже не пренебрежительно, а скорее равнодушно, потому что он был слишком занят своим. Стрепетов только сейчас понял, что он делал: набирал пригоршни снега, осторожно прикладывал к ноге и глядел, как он быстро набухает и розовеет в ладонях.
Часто дыша, подоспел оперуполномоченный Опенкин.
- А стреляли-то не здесь, - сам себе доложил он, осматриваясь. - Где стреляли-то?
Никто не ответил. Сидевший отнял ладони от ноги, медленно согнул закоченевшие пальцы, снег сжался в ребристый розовый комок, он отбросил его в сторону и снова зачерпнул из сугроба.
- Там, - наконец сказал он, мотнув ушами. - За углом.
Видя, что больше ничего не услышит, Опенкнн рысцой пустился за угол. Он должен был «организовать охрану места происшествия», что в такой глухой час означало просто стоять поблизости, чтобы какой шальной прохожий не натоптал, где его не просят.
Секунды уносились с той неудержимой быстротой, с какой приближалась «Скорая».
- Кто это вас? - спросил Стрепетов.
Руки сидевшего задержались на миг в своем движении.
- Не знаю.
- Вы не видели его, что ли?
- Видел.
- Совсем незнакомый человек?
- Угу.
- Черт знает что... Из-за чего? Еще один розовый комок канул в пухлой белизне.
- У него спросите.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Памирские записи