Три степени посвящения

Восходит огромная луна, небо становится сиреневым, горы - лиловыми, и вдруг впереди загорается четкая цепочка точечных огоньков Мургаба...

Ощущение разреженного воздуха сопровождает половину ночи, потом оно проходит, и под утро уже можно спокойно спать. Жарко натопленная комната гостиницы наполняется беззаботным храпом, свидетельствующим о недюжинном здоровье проезжающих.

Первое, что встречает в утреннем Мургабе, - волейбольная сетка. Она перетянута через главную улицу и подчеркивает, что даже в условиях разреженного воздуха и пониженного давления можно играть в волейбол. Над сеткой висят знаки уличного движения: нельзя ездить грузовикам и мотоциклам. Грузовики и мотоциклы испытывают свою судьбу под взорами милиционера и под самыми знаками. Меня всегда трогала ору-довская страсть к знакам. В одном кишлаке, состоявшем из десяти домиков, повесили знак «Гудеть нельзя», и шоферы воспринимали его в прямо противоположном смысле.

Мургаб стоит в небольшой долине, в которой нет ни одного стебелька травы. Растут комочки, похожие на старые игольные подушечки, из которых никогда не выбивали пыль и не вынимали иголок. А над Мургабом грохочет радио, и прохожие насвистывают популярные мелодии.

За стойкой чайханы стоял буфетчик с загадочным лицом Тамерлана, усатый и в поварском колпаке. Стены чайханы были украшены яркими картинами в духе Нико Пиросманишвили. У местного Нико оказалось много ярких красок, неизмеримо больше, чем нужно для натуралистического изображения местности... И он не ждал милостей от натуры. Он изображал свой Мургаб, каким его видел - ярким, пестрым, - на всю палитру. Ему было в высшей степени наплевать на педантов. Он писал потому, что хотел писать, и если природа скупилась на краски, тем хуже для нее!

Пока готовили чай, Кадам завел разговор с Тамерланом.

- Архары есть?

- Есть. Сейчас нету.

- Барсы есть?

- Есть. Сейчас нету.

- Козлы есть?

- Есть. Сейчас нету.

- Кок-чай есть?

- Есть. Сейчас принесу.

Мы сели за легкие столики, типичные для любого кафе, и выпили свой кок-чай.

Вдоль стен стояли невысокие помосты, покрытые ковриками, на которых можно сидеть с ногами.

В чайхане было людно.

Шоферы с кирпичными ликами жевали зеленый лук, привезенный из Оша. Милиционеры ели галеты, а на помосте два пожилых человека в чапанах играли в шахматы. Они играли сильно, как играют в Бадахшане, но только движения их были медленнее, и обрамляющая бадахшанская бородка хафизов здесь была заменена воинственной, клочковатой бородой Сабудай-Багатура.

Шоферы, гнавшие свои грузовики всю ночь по жесткому памирскому тракту, жевали неторопливо и задумчиво, как проголодавшиеся святые после очередного чуда. Их машины стояли рядом с чайханой под знаком «Остановки нет» и ждали хозяев.

Ах, дорога! Выпустишь ли ты когда-нибудь из своих увлекающих объятий человека, который, может быть, и не хотел бы, но вынужден делать чудеса! Он наловчился пересекать расстояния, наловчился преодолевать невозможное и привык к своему огромному тысячекилометровому дому со знакомыми чайханщиками, кладовщиками, милиционерами и пассажирами, которые подсаживаются и исчезают, чтобы появиться снова в неожиданном месте...