Вещие мудрецы древней Галлии, друиды, много лет проводили в размышлениях среди лесов. И утверждали, что каждый человек подобен одной из пород деревьев. Наблюдая деревья и время, они пытались предсказать характер и судьбу человека. Он родился 28 февраля 1918 года. От начала Революции шел сто одиннадцатый день. По гороскопу друидов, родившийся в этот день уподоблялся кедру, дереву солидному, рослому, спокойному. Отличался редкой красотой. Характер: уверенность в себе, решительность; не много нужно для счастья; внушает уважение; трудолюбив и творчески способен; партнеры чувствуют опору в его оптимизме; обладает инстинктом руководителя; очень музыкален.

Ни одна из характеристик токаря Чуева Алексея Васильевича, которых в его личном деле за сорок два года работы на Балтийском судостроительном заводе имени Серго Орджоникидзе скопилось немало, не содержит столько лестных для человека определений: красив, решителен, трудолюбив... Хотя сейчас, когда уже четвертый год не проворачивает он никелированный турникет проходной, осознаешь это удивительное совпадение «предсказанного» и сбывшегося. Чуев не знал, что был подобен кедру, отличаясь действительно редкой красотой крупно вылепленного лица и рук, мужской статью и стройностью, поразительной живостью глаз, а в них – доброта, пытливость. И – музыкальностью. Каким звучным баритоном выводил он «По диким степям Забайкалья», ненавязчиво дирижируя за праздничным семейным застольем.

Правы оказались друиды: истинно творческий человек был Чуев, заводной в разговоре, смеялся заразительно, рассказывал образно, сочно, рассудительно. А улыбка?.. Широкая, искренняя, сердечная.

Но людям бросались в глаза прежде всего его руки. Вот о них-то ни у друидов, ни в личном деле самого Чуева ничего нет.

А заканчивается его заводское личное дело листком о прекращении трудового договора. В голову никогда не приходило, что существует подобный листок, в котором и ваши Ф. И. О., и табельный номер, и дата увольнения, и подпись работника, рядом с которой в листке Чуева – прочерк, потому что причина увольнения – смерть.

Я не противник делопроизводства. Я против того, что Чуев уволен с завода. Это не соответствует действительности, хотя четвертый год не шагает он ежеутренне от своего дома на Малом проспекте, по Детской улице, прямо к заводу. Не чуевские тяжелые башмаки истирают стальную станину станка. Не над его головой проплывает на стропах, весь в солнечных зайчиках после чистовой обработки, гребной корабельный вал. Не Чуев проверяет и смазывает этот уникальный станок чехословацкого производства, собранный им в начале девятой пятилетки, красавец станок, который – разверни его – перегородил бы Невский проспект. Другие затачивают придуманные им широкозахватные резцы, тщательно выверяют центры станка, чтобы избежать нежелательной «поводки» гребного вала. Не его сильные пальцы прибавляют обороты на кнопочном пульте станка. Не его глаза следят за вороненой стружкой и синим дымком от резца. Не его уши различают в монотонной песне резца неожиданную мелодию...

Тем не менее в седьмом цехе, крупнейшем на Балтийском заводе, вы услышите сегодня при всяком серьезном деле, при оценке любого поступка: по-чуевски или не по-чуевски. «У меня учитель, знаете, был великолепный, – волнуется Сергей Смаев, комсомолец, один из сотни чуевских выучеников. – Я у него подсобным начинал. На этом самом станке». Волнуется Смаев, потому что прикоснулся к чуевской жизни, пульсирующей, незаурядной, будто прожил ее сам, испытав признательность и восторг.

«Личная жизнь? – переспрашивает Сережа Смаев. – В полном порядке. Наследник вот должен появиться. Жду».

Перенял он и чуевскую рассудительность: «Сейчас довольно часто вопрос ребром ставят: хотели бы вы, чтобы ваш сын стал, как вы, рабочим?.. Ничего не имею против. Главное в жизни – найти себя. На любом месте. И на этом – тоже». И обводит взглядом в солнечных блестках крутящийся вал для нового судна «Алексей Чуев». Делится задуманным, с чуевской же «суеверностью» не раскрывая детали: «Есть у меня одна техническая затея. Пока не скажу, какая. Секрет. Но кое-что с товарищами как будто бы нашли». И связывает свою жизнь, избранное дело с непрерывной цепью времени и судеб: «Это, вообще говоря, традиция. Токари в нашем цехе много разных приспособлений придумали и внедрили. А на этом станке – больше других». И в этом самом месте – горячая признательность: «у меня учитель, знаете, великолепный...»

Как же после этого можно верить тому, что токарь Чуев А. В. уволен с завода и покоится на комплощадке Северного кладбища?! Никак нельзя. Права пословица наша: когда умирает зверь, остается шкура; когда уходит человек, остается имя. Как частица бессмертной силы, имя которой – рабочий класс!

Мне казалось, что жизнь, которую мы проживаем, довольно подробно и точно зафиксирована в документах и воссоздать ее, предположим, документалисту не представит особой сложности.

Но то, что это не совсем так, понял я, столкнувшись с жизнью Алексея Васильевича Чуева. Дневника он, как и большинство из нас, его современников, не вел. Эпистолярного наследства – никакого. Письма военных лет не сохранились, а перед войной и после нее они с Верой Евлампиевной жили неразлучно. Когда Алексей-Васильевич, отстояв две с лишним смены на обточке вала для атомохода «Сибирь», заболел и направился в больницу своим ходом, занемогла и Вера Евлампиевна. Лежали они в одном кардиологическом отделении, через две палаты. И когда ночью, часа в два, забегали по коридору врачи и медсестры, она проснулась и до утра не смежила веки. Необычно рано появился дежурный врач. Она тут же подняла голову, спросила: «Что-нибудь с моим Лёшей?..» Врач в ответ чуть склонил голову, и Вера Евлампиевна, обессилевшая за ночь, потеряла сознание.

В домашнем архиве сохранились, правда, газеты со статьями и интервью Алексея Васильевича, наброски его выступлений и заметок. Чуев сберегал не только свои труды, но и откладывал газеты, журналы, в которых запечатлелась хроника важнейших событий жизни Отечества. «Четверг. 12 апреля 1961 года. Человек в космосе! 9 час. 52 мин. Пилот-космонавт Юрий Гагарин, находясь над Южной Америкой... 10 час. 15 мин. – майор Юрий Гагарин, пролетая над Африкой...»

Чуев всегда помнил тракториста-комсомольца Мерзлова, который, ни секунды не колеблясь, кинулся в огонь, спасая колхозную рожь и свой старенький трактор.

Думал при этом токарь Чуев, видимо, не о вчерашнем дне, – о завтрашнем, о дочери своей, зяте, внуках и правнуках.

Однако громадное число фактов человеческой жизни никак не отоажается в документах. А те, что отражаются, к примеру, в личном деле, весьма поверхностны и неодушевленны.

Давайте раскроем светло-коричневую, почти полувековой давности палку с выцветающими чернильными строками. Тут внешняя канва жизни А. В. Чуева.

Поступил на Балтийский завод 3 марта 1934 года, то есть на третий день после того, как справили Леше Чуеву день рождения: 16 лет!

Через год – распоряжение по заводу: гостехэкзамены сдал на «отлично». Что ж, начало хорошее.

Еще через год, 20 февраля 1936 года, «за неосторожное обращение поставлено на вид». Приказ начальника механического цеха. Неосторожное обращение с чем? Неясно. Надо думать – с кем. Скорей всего с самим начальником цеха. Иначе было бы указано – с мастером или технологом.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.