Стоило ему представиться, назвать свою фамилию, и лицо собеседника мгновенно менялось: замкнутое делалось приветливым, безразличное - внимательным, холодное - теплело, самое невыразительное - освещалось вдруг затаенным хорошим светом. Кардин! Ничего не скажешь, имя это звучало!
Признание пришло к нему давно, еще в тридцатые годы, пришло после глупенького сентиментального фильма, в котором кто - то куда - то летел, где все кого - то спасали и никак не могли спасти. В картине совершалось немыслимое множество подвигов и, кроме того, все герои без конца плясали, пели и показывали чудеса эквилибристики. Ему, совсем еще молодому актеру, досталась тогда крошечная роль в случайном эпизоде; Кардин играл буфетчика и напропалую смешил пассажиров крошечной, забытой богом и людьми железнодорожной станции.
Странно, фильм зритель очень скоро забыл, а Кардина запомнил.
И еще долго, после того как картина сошла с экранов, миллионы мальчишек старательно копировали походку веселого буфетчика, подражая его ужимкам, пытались разговаривать «под Кардина».
В ту пору у него появились двойники - на эстраде и в цирке.
А самого Кардина немедленно пригласили в новую картину. Фильм ставил большой режиссер, и он предложил актеру одну из главных ролей. Роль была шумная, эксцентричная, по замыслу сценариста - отточено - оптимистическая. Кардин должен был снова петь, плясать, играть на гармошке, словом, всячески развлекать зрителя, заражать его бодростью и весельем. И Кардин пел, и ходил своей непередаваемой кардинской походкой, и откалывал всякие умопомрачительные коленца так, что зритель стонал от смеха...
Только один раз затихал зал, сжимался, переставал дышать, когда развеселый балагур - шофер Синька говорил девушке, отказавшей ему в любви: «Видно, проплясал я вас, Агриппина Петровна. И скажу откровенно, очень такое дело мне огорчительно...»
Кардин произносил эти слова, стоя над головокружительным речным обрывом, и лицо у него делалось вдруг сосредоточенно - скорбным, того гляди утопится. Но он, конечно, не топился, а успешно преодолевал минутную слабость и снова пел, плясал, лихо пил водку и перевыполнял все производственные планы.
К концу картины Агриппина Петровна раскаивалась и упорно добивалась его взаимности...
Фильм имел успех. Критики назвали картину жизнеутверждающей, зритель - очень смешной.
Он получал множество писем. Письма были самого разного свойства. Кто - то считал долгом выразить свой восторг любимому актеру «в письменном виде, так сказать, документально»; кто - то спрашивал совета, как проникнуть в мир кино, потому что «я испытываю непреодолимую потребность служить искусству и подозреваю в себе некоторые блестки таланта»; бесхитростные девочки назначали Кардину свидания, девочки более искушенные предлагали знакомство «на любых, какие вам будут угодны, условиях...».
Популярный критик тех лет подчеркивал: «Испытание славой - одно из самых тяжких испытаний, которые могут выпасть на долю человека, - надо сказать со всей определенностью: Николай Кардин выдержал, выдержал с блеском талантливого актера и талантливого человека». Так оно и было на самом деле.
Кардин жил в жестком, им самим выработанном режиме. Он работал, мучая тело и постоянно перегружая душу. За три года Кардин выучился совершенно профессионально управлять мотоциклом, водить автомобиль; его признали своим лучшие наездники столичного ипподрома; он превосходно плавал и натренировался прыгать с вышки любой высоты; он очень прилично фехтовал и мог без тени сомнения, изображая боксера - наемника, выйти на ринг, где противника дублировал известный мастер спорта...
Кардин много читал, и не только художественную литературу - его интересовали труды психологов, размышления педагогов, работы медиков, воспоминания выдающихся людей самых разных профессий и судеб. И, будто предвидя время, когда отечественное кино выйдет на мировые экраны, Кардин упрямо учил английский и французский.
При всем при этом он снимался, снимался, снимался, снимался.
Бригадир - колхозник, геолог, шпион, шофер, младший научный сотрудник, неудачник - пилот сельскохозяйственной авиации, пастух, враг народа, артист цирка, иностранный корреспондент, оторви - голова разведчик, кавалерийский старшиина, кок, майор - артиллерист, стареющий клоун, заведующий магазином, кассир ипподрома, начальник сибирского полустанка, композитор - классик, придурковатый граф, кутила - гусар, директор детского дома, сборщик судостроительной верфи, бюрократ - управдом и снова шофер - таксист... В каких только шкурах он не перебывал!
За эти годы у него трагически погибла первая жена - разбилась на мотоцикле во время съемок; он разошелся со второй женой, очень красивой и безумно ревнивой женщиной; он женился в третий раз...
Кардин погрузнел, некогда черные волосы, завивавшиеся крупными кольцами, сделались реже и поседели, но он по - прежнему легко вскакивал на коня и мог отчаянно плясать, и голос его звучал все так же молодо и задушевно.
Чаще всего Кардина хвалили и награждали. Он был отмечен множеством почетных званий, дипломов, медалей и орденов. Правда, в биографии Кардина случались и полосы затишья, когда его работа замалчивалась. Несколько раз его крупно «прорабатывали». Однажды - за схематизм и упрощенчество, будто бы наносившие вред нашему оптимистическому искусству, потом - за низкопоклонство перед Западом, когда он, по мнению некоторых кинокритиков, переименовавших себя в «киноведов», излишне восторженно отозвался о «солнечном искусстве величайшего из великих актеров кино Чарлза Чаплина».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
С генеральным секретарем Всемирного Совета Мира Ромешом Чандрой беседует специальный корреспондент «Смены» Виталий Засеяв