Сын

Сын

- Почему отрицаю? Остерегаюсь. Мне кажется, зрелище должно быть ближе к подлинным жизненным масштабам. Шире комнаты, глубже сценической коробки...

- Значит, ты радеешь за кино?

- Радею. А что? Кино, да еще стереоскопическое, да еще цветное - тут есть где развернуться...

В другой раз разговор пошел совсем по другому руслу.

- Ты Экзюпери прочел, Сережа?

- Конечно.

- И как?

- Не хочется говорить об этом. Только ты не обижайся. Я терпеть не могу разговоров о литературе, скальпирование авторов, анатомирования книг. Литература - настоящее искусство? Настоящее. Нет, пусть она и несет нам радость, боль, как говорили в старину, душевный трепет. И мы будем радоваться, скорбеть и трепетать... По - моему, этого достаточно! А выставлять чувства напоказ... Мне всегда бывает как - то неловко за публичное литературное раздевание. В этом есть что - то нечистоплотное...

В один из дней Сергей брился. Кардин стоял за его спиной, собираясь уезжать на студию, и наблюдал за сыном в зеркале. «Красивый малый получился, - подумал Кардин, - только очень уж весь на фасаде».

- Ты на меня сильно обижаешься? - неожиданно спросил Сергей.

- За что я должен на тебя обижаться?

- Должен? Нет. На мой взгляд, как раз не должен. Но всякое бывает... Тем более что мы представители, так сказать, разных поколений.

- Чепуха. При чем поколения? Тут больше от лукавого понакручено, чем от подлинной жизни. Нет, я на тебя не обижаюсь, Сережка. Не всегда понимаю - бывает. Не всего принимаю - тоже бывает. Видимся мы редко... Живем врозь...

- Ну и хорошо, что не обижаешься. А то мне иногда кажется - обижаешься.

На том разговор и оборвался. Кардин уехал на студию в отличном расположении духа. Нет - нет, еще ничего не случилось - это он понимал совершенно отчетливо, но должно было случиться, во всяком случае - могло.

На следующий день вечером оба были дома. Кардин Спросил, почему Сергей не увлекается шахматами.

- Дурная это затея - играть в шахматы, раз все равно невозможно исчерпать все варианты...

- Господи, какую чепуху ты несешь...

И тут принесли телеграмму. Телеграмма была адресована Сергею Линькову.

Кардин даже не сразу сообразил что к чему. Он вернулся в комнату растерянный и разом постаревший.