И выходило: два-три пути в твоем распоряжении, товарищ составитель поездов, или «товарищ бригадир». Как назовут меня, бывало, «товарищ» да еще «бригадир» – я и покраснею, чувствуя, какой я еще зеленый, неумелый, как не соответствую высокому и важному званию, как подвозку станцию, транспорт, фронт!

Еще была в нашем распоряжении ветка в балластный карьер, где работали злые, перекипелые в горе женщины и рвал ручки круглосуточно рычащего, содрогающегося от дряхлости экскаватора пожилой, животом мающийся машинист. И еще начала действовать новая, на живульку сшитая отводка на завод.

«Использовать вспомогательные мощности!» – призывал «порченый», вот и вертишься, бывало, по-за станцией «используешь», а по первому пути мчат и мчат составы, высекая из рельсов искры – на запад, новые или латаные, с поющими, пиликающими на гармошках солдатами, на восток – одышливо, будто все время в гору, битые, издырявленные, сборные составы; реденько мелькнет белыми занавесками санитарный; тяжело пробухает по стыкам рельсов «спецпоезд» с тяжелым оборудованием из какого-нибудь еще одного города, сданного врагу.

Встанет поезд, отдаст машинист, чаще помощник, жезл дежурному по станции, и тут же оба они ткнутся лицами в грязные, протертые подлокотники окошек, охваченные тревожной дремой, опустится убито кочегар у горячей топки, и коробит ему жаром грязное лицо. Не курит, не говорит, спит с открытыми глазами кочегар, и машинист не убирает с реверса руку, так и отдыхает в «боевом положении».

Поезд облепляли неуклюжие, в серые, грязные брюки одетые, крикливые бабы – не бабы, девки – не девки, смазчицы, осмотрщицы вагонов, матерились громко, бегали прытко, а толку...

Выйдет с жезлом в руке дежурный по станции, товарищ Рыбаков, постоит, глядя на убитого усталым сном машиниста, на облепивших состав «тружениц тыла», вздохнет и виновато скажет: «Поехали, механик!».

«Поехали так поехали!» – отзовется машинист, зевнет, протрет ладонью глаза, и, коротко взревев, «ФЭДЭ» или «ЭМКА» буксанет на месте, «кинув» состав взад и, дождавшись обратного толчка, который катится от хвоста, бренча буферами, словно щелкая гнилые орехи, тихо, почти невидно шевельнется, и кажется, не состав поплыл, а наш желтый вокзальчик, по углам, наличникам и дверям крашенный для фасона коричневым суриком; дежурный по станции поплыл со свернутым желтым флажком; девчонки-бабы с длинными молотками, со смазочными «чайниками» в руках, а за горой уже ревет, просится на станции другой состав, не менее важный и еще более срочный...

Вагонный парк к этой поре уже шибко пострадал от войны, вагоны пожгли и побили немцы, взамен их насобирали старые, со сплошь заржавелой, немазаной сцепкой, худыми воздушными рукавами, расхлябанной тормозной системой, с буферами, которые звякали по-боевому громко, но так и норовили вывалиться на ногу или расплющить тебя. А уж борта платформ, стенки вагонов – дыра на дыре. Но попробуй на маневрах просыпать груз: уголь, руду, цемент, соль или чего еще – тебе так просыплют!..

На первых послесменных планерках меня еще «не замечали», и дежурный по станции точил до дыр оператора, стрелочников, составителей поездов, весовщиц и всех, кто под руку подвернется. Те отбрехивались, как могли, женщины часто ударялись в громкий плач, и мне казалось, на станции обретается куча бездельников и разгильдяев – никто из них не умеет и не хочет работать, только то они и делают, что изо всех сил подводят Родину. Солидно помалкивал сидящий, как и положено главе семейства, в переднем углу густобровый, насупленный начальник станции, чего-то черкал в откидном блокноте с форменными бланками, строго поглядывал в ту сторону, где сидел распекаемый дежурным нерадивый работник. Когда, наоравшись и наплакавшись, все умолкали, «порченый» прокашливался и подводил итог:

– Значит, дежурный по станции товарищ Рыбаков смену проанализировал, в опшэм и целом, так сказать, картину обрисовал, поработали, надо сказать, ничего, в опшэм и целом с грузопотоком справились, хотя не обошлось без накладок и все еще имеются простои, промахи и недостатки...

Не знаю, был ли он талантливым руководителем, если бы был, ему бы, наверное, дали станцию или должность побольше, но он много поработал на своем веку, поседел на железной дороге, хорошо знал ее «ндрав» и потому был человеком терпеливым и добрым, хотя, как и большинство железнодорожников, не чужд спеси и чинодральства, но ко всему этому не то чтобы быстро привыкаешь, скорее притерпеваешься, миришься с тем, что да, туповат наш брат-железнодорожник, зато пуговицы по пузу в два ряда!..

Словом, начальник станции, как и полагалось отцу-миротворцу, все на шумной планерке успокаивал, вводил жизнь в берега, отпускал новую смену с наказами сделать то-то и так-то, кому-то грозил пальцем вдогон, кого-то поощрял добродушным воркованием, обещал дополнительные талоны на кашу и просил остаться ту или иную женщину после планерки – значит, беда, значит, похоронная. К этой поре прибывал пригородный поезд под названием «Ученик», который, пятясь задом, тащил паровозик «СУ» – сучка по-здешнему, и все, кто жил в городе, торопились уехать домой.

Мой наставник и бригадир Кирила Мефодьевич Зимин, высокий, грузный, с виду вяловатый мужик, умел, однако, без разгона, с места запрыгивать в катящийся вагон, на ходу сцеплял и расцеплял пусть и ржавые форкопы, на ходу же мог соединить или разъединить и перекрыть воздушные рукава и вообще работал как бы играючи. Во время планерки он садился в угол на пол и тут же крепко засыпал, и на работе, если случалась хоть маленькая остановка, он тоже мог мгновенно уснуть, хоть в дежурке, хоть на блокпосту, хоть в будке стрелочника, хоть на угле в тендере маневрового паровоза – большой силы, крепкой натуры человек и опытный работник. Даже крикливый дежурный не решался на него орать, потому что Зимин вперед него и лучше знал, что, где и как надо делать.

Замечу, что работа составителя лишь со стороны кажется шаляй-валяй, прыгай, бегай да сцепляй. И железнодорожный состав – это не сборище разномастных вагонов, как попало меж собой соединенных. Нет, железнодорожный состав – продуманное и довольно сложное сооружение, в котором все рассчитано по осям, тормозам, тоннажу, по техническим возможностям локомотива, по длине станционных путей – словом, с учетом многих технических условий движения поездов и правил сигнализации железной дороги.

К примеру, если сунуть двухосный пустой вагон в середину тяжелого состава – его может при торможении «выдавить», ну вот как иногда в очереди выдавят человека – и он окажется наверху, и ему ничего не остается делать, как «идти по головам». Если торможение к тому же начнется «под горку» – не миновать крушения.

Кроме всего прочего, составитель обязан распределить по составу ручные тормоза так, чтоб в случае отказа воздушной магистрали можно было бы ими приостановить состав. В сборных поездах одиночные прицепки – вагоны, платформы, цистерны ли – располагаются с хвоста или с головы состава, чтобы на станции назначения их можно было отцепить, не делая лишних перекидок, но опять же с учетом тормозящих средств. Многое я уже забыл из этого, что обязан был помнить в ту пору и что знал, несмотря на малую грамоту, как верующий человек – «Отче наш».

Если планерка заканчивалась до прихода «Ученика», Кирила Мефодьевич Зимин оставлял фонарь в тамбуре «моего» плацкарта и долго с неподдельным изумлением смотрел на картинки, которые я вырезал из забытых кем-то на вокзале цветных журналов и налепил на беленые стены вагона, чтобы жить веселее.

– Рубенс, – шевеля губами, трудно выговаривал Зимин, – «Похишшэние Яф-родиты». Рембрат – Ди-ва-на... Гляди ты, все бабы голые да справные какие! Не по карточкам кормленные...

Я растоплял печку, целясь плеснуть на сырые дрова керосину из своего маневрового фонаря.

– А вот у тебя, скажем, пожрать есь чё?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.