– Вернуть?

– Че-о? Она те вернет! Она че спланировала? Ты с этой книжицей явишься к ней после войны, вы приятно побеседуете, и, глядишь, она совсем тебе голову заморочит!.. Ох, сеструха, сеструха! Вот горе-то мое!..

Федя Россохин выписывал бумаги на получение продуктов и в то же время объяснял, что околачивается на пересылке из-за нее, из-за сестры, пока отец с Севера не прилетит, иначе эта фифа институт бросит, на фронт умотает либо фунтика какого-нибудь опять к дому приручит...

– Слушай! Да ну ее! Слушай! Народ понаехал – сплошь блатняки и бывшие арестанты. В карты дуются, пьют. Назначаю тебя старшим десятка. Иди на склад получать продукты. Следи, чтоб не стырили. Завтра отправка.

– Куда?

Зачесался, замялся товарищ командир.

– Ладно! – махнул он рукой. – Куда едешь – не скажу. Че везешь – снаряды... – И сообщил, что команда отправляется под Новосибирск, в пехотный полк, но если я хочу подзадержаться; мы можем вместе двинуть уже в сам Новосибирск, и не в пехотный, а в формирующийся автополк – есть разнарядка на него, Федю Росеохина, он добьется, чтоб меня «прикомандировали» – и мигом железнодорожника превратит в классного шофера.

– Нет, Федя, отправляй меня с командой. Вот в Овсянку, можешь если, отпусти... попрощаться.

Утром я прихватил возле мелькомбината сплавщицкий катер. Пока он скребся вверх по Енисею на деревянной горючке, солнце поднялось высоко, пригрело обеленные утренним заморозком голые склоны гор, и засверкали горы, и, дохнули знобкой стынью ущелья.

Село стояло на берегу реки, оглохлое, пустое. Крыши домов парили, в щелях теса серебрился иней. На дверях домов виднелись старые, тяжелые замки, ворота заперты на заворины, люди ходили через огороды, собак не слышно, старух на завалинках не видно, стариков под навесами – тоже, дети не играют на улицах – все при деле от мала до велика, все готовятся ко второй военной зиме.

Августа ушла на работу. И бабушки не было дома. Прихватив девчонок, она отправилась на Фокинский улус – перекапывать поле подсобного хозяйства, которое шаляй-валяй убирали студенты и наоставляли много картошек в земле. Отправилась бабушка по той самой дороге, которой ушел навсегда маленький Петенька, и, знал я, непременно всплакнет она о маленьком внуке, помолится о его душе, бестелесно витающей в лесах и горах, желая ей, невинной, скорее отмучиться и опасть на землю березовым листом, перышком голубиным, лепестком цветочным, белой ли снежинкой. Никто не умеет так складно, как бабушка, причитать, никто' не может всех нас, живых и мертвых, больших и маленьких, так верно помнить, так жалостно жалеть, так горько оплакивать.

Лишь дядя Ваня и тетя Феня были дома. Встретили они меня со слезами – в составе той самой сибирской бригады, которую я не застал на пересылке, братан мой Кеша отбыл на войну.

Смеясь и плача, дядя Ваня и тетя Феня рассказывали, как, дернув на прощание водчонки, хорохорился Кеша. «Я этому Гитлеру все кишки выпущу!» Родители и невеста умоляли бойца поберечь свою отчаянную: головушку, но он ярился пуще того – не только Гитлера, всю его клику грозился извести подчистую!

Ценя Кешину отчаянность, соглашаясь с его намерениями, невеста все же просила, чтоб хоть после боя – не все же время идет сражение – вспоминал он о родителях и хоть немного, совсем чуть-чуть думал о ней. На что Кеша выдал:

– Тут, в неревне, в нраке, чуть, бывало, задумался – и плюху поймаш, там и вовсе нумать нековды, там, невка, зевни – пулю проглотишь!..

До Гитлера Кеше добраться не довелось, но, воюя в Сталинграде командиром пулеметного расчета, искрошил он довольно противника, заработал орден, медаль й с оторванными пальцами на левой руке и на правой ноге одним из первых вернулся в село. Я интересовался впоследствии: держался за ногу, что ли? Кеша, а он сделался боек на язык после фронта, отшил меня, заявив, что держался совсем за другое место и не растрес ничего, в целости доставил своей дорогой невесте.

Так и не повидавшись с бабушкой и Августой, передав прощальный им привет через дядю Ваню, я переправился на известковый завод и неторопливо побрел в город дачным местом, привычной прибрежной дорогой, проложенной моими односельчанами, натоптанной рекрутами, переселенцами, мешочниками, арестантами и просто нуждой и судьбой по земле гонимым людом.

Ночью на пересылку прибыло еще несколько команд. В казармах сделалось людно и шумно. Днем началась отправка. Федя Россохин крепко пожал мне руку и, потирая поблескивающий нос, улыбнулся, желая всего хорошего, сожалея, что не вместе едем, наказывал, чтоб я не партизанил – пехотный полк не детдом, и коли я буду себя недисциплинированно вести, из меня винегрет сделают.

Я обещал Феде Россохину вести себя дисциплинированно.

– Да-а! – спохватился он, убежал в контору и вынес оттуда кулек. – На! Ксюха послала. Бери, бери!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.