— Нет, — несется по классу.
— Язычники, они во все верят. Вот идет дождь, — кивок на окно, — они в него верят.
По классу прокатывается смешок.
Вижу, как пунцовыми пятнами покрывается лицо директора. Он ниже склоняется над конспектом, грозно поскрипывает перо его авторучки.
Потом в учительской, вытирая украдкой слезы, вызванные, видимо, неприятным разговором с директором, преподавательница рассказывала мне, как работала воспитательницей в детском саду и как там все шло отлично. А вот окончила заочно исторический факультет, перешла в школу — одни неприятности. Отобрали у нее старшие классы, передали совместителю... А я думал: наверное, и ее прочили в хорошие учителя — активная, общительная, детей любит. И ошиблись те, кто прочил. Воспитательницей она действительно была неплохой. А вот любви к своему предмету, увлеченности им, то есть того, что составляет другую и не менее важную сторону профессии педагога, у этой преподавательницы и не было.
— Так как же, ребята, распознаете вы будущих Ушинских?
Ребята задумались. А задуматься действительно есть над чем.
Пришел абитуриент, допустим, в консерваторию. Ему предложили спеть. И сразу ясно, есть данные или нет. Ошибки бывают? Вероятно. Но все-таки редко.
А как узнать, есть ли у человека «педагогический дар»?
Года два назад в киевском институте в экзаменационную комиссию включили преподавателей педагогики и психологии. Они беседовали с поступающими, следили за их ответами, за манерой излагать мысли. И родился список абитуриентов, имевших, по мнению его составителей, способность к педагогическому труду. Всех, кто попал в этот список, зачислили в институт. И что же?
— Пока не выделяются они из общей массы студентов, — утверждает проректор.
— Ни один?
— Да, ни один.
Так в чем же дело? Неужели действительно невозможно разглядеть в человеке педагогические способности, пока он не поработает годик-другой в школе? Наверное, можно. Только очень трудно: ведь педагогическим даром не блеснешь перед экзаменационной комиссией, как хорошо поставленным голосом. И вообще на вступительных экзаменах в институт проверяется скорее знание школьных предметов, а не педагогические данные.
Вы скажете, что нельзя превратить приемные экзамены в педпрактику, во время которой можно было бы выяснить способности абитуриентов. Да, нельзя. Но придите в любую школу, и вам назовут старшеклассников с бесспорными педагогическими задатками.
Словесник из подмосковного города рассказывал:
— Есть у меня в десятом классе девушка, Оля Строилова. Поручаю ей проводить дополнительные занятия: сама попросила. Она у доски, а я сяду за последнюю парту и радуюсь и удивляюсь. Вот из кого учитель-то выйдет! Отличный.
А придет Оля в пединститут, и судьбу ее может решить случайно недобранный экзаменационный балл. И вернут Строиловой документы, и только старый ее учитель подумает с горечью, что школа лишилась талантливого преподавателя.
А сколько таких ребят в наших школах! Они работают пионервожатыми, возятся с октябрятами, занимаются с отстающими. А если организовать их в кружок, где педагогическая теория в доступной для ребят форме сочеталась бы со школьной практикой, с живыми пионерскими делами? Вот тут-то и выкристаллизовывались бы истинные «педагогические таланты», прививался вкус к учительскому труду. А какое широкое поле деятельности для комсомольских штабов! Не только пассивно искать, но и воспитывать будущих педагогов.
И не целесообразно ли в таком случае предоставлять педагогическим советам школ право давать способным выпускникам направления в педагогический институт? Эти направления и будут тем недостающим звеном, которого не хватает на экзаменах при приеме в вуз. Абитуриенты, которых рекомендует учительский коллектив, должны приравниваться в правах к тем, кто имеет производственный стаж.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.