Случай на одной стоянке

Надуялов осторожно отложил карточку обратной стороной вверх, почесал нос и рассмеялся.

Корнеев шевельнул пальцами и опустил глаза.

- Если будешь в клоуна играть, Ибрагим, я уйду, не прощаясь... Через полчаса Надуялов сдал вахту. Он прошел на бак, где ждал его Корнеев, неподвижно сидя па кнехте.

Тихо булькала вода у стального борта. Разноцветные огоньки кораблей озорными змейками извивались в чернильной воде. Из кубриков доносились звуки гармоник и всплески смеха. Чужая ночь дышала теплом и запахом цветов.

Больше говорил Корнеев. Он говорил часто, словно боялся, что ему не дадут рассказать все то, что необходимо было поведать другу.

- Не была бы она так смешно похожа на Лельку, ничего бы и не было. А тут вот... стоило ей раз поцеловать меня... как все полетело к черту. После разговорились: половину мимикой, половину пальцами, остальное карандашом на бумаге. Рабочая она. Отец ее - коммунист и брат тоже. Недавно фашисты убили при ней брата, увели с собой отца. Мать почти сумасшедшая. Все разгромлено, взято. С квартиры выгнали. Нечего есть стало - и вот, когда мы ее встретили, она первый раз... на деньги. Вот и слюбились... не знал я женщин раньше... а теперь как в тумане все. Если бы ты знал, Ибрагим, как она плачет, как просит взять ее с собой... со мной.

Надуялов бросил только - что закуренную папиросу в воду, проследил, как огонек зашипел и потух.

- Ну, и взял бы ее - да? Сказал бы комиссару. Корнеев устало отмахнулся рукой.

- Говорил. Он сначала выругал меня, как последнего, потом уговаривал, как брата. Комиссар так все разъяснил мне, что дальше некуда. Нельзя - ясно это. И согласен я с ним и нет. Ну, скажи, Ибрагим, - вот стоим мы с орудиями, с броней и пороховыми погребами, и вот уйдете вы сегодня...

Надуялов резко дернул головой и, сощуря глаза, посмотрел ни Корнеева.

- Илья - да? Кто же эти самые - вы?

- Брось, Ибрагим. Ну, корабль уйдет, а рядом человек свой, родной... в пансионе... разным гадам... дочь коммуниста... Нет, я останусь здесь, Ибрагим. После пойду в полпредство, скажу, что жена - моя, пусть отправляют в Россию. Приеду, расскажу все по порядку. Неужели обвинят меня за то, что человека своего, нашего жизнь спас?

Сменялись кочегары. Они гремели лопатами, шлепали друг друга по потным спинам, шумно проходили в корму, в баню. Корнеев повернул голову к звукам, вслушиваясь в голоса товарищей. Надуялов подмигнул кому - то, потянул себя за нос и быстро спросил:

- А старшина... как же мы без старшины рулевого пойдем? Я слышал, как штурман и командир хвалили тебя - да? Корнеев, говорят старшина - не старшина - а гвоздь!

Легкая улыбка тронула губы Корнеева. Он взглянул на мостик, где провел не одну суровую штормовую вахту и улыбнулся шире.

- Справятся рулевые. Изоткин заменит меня вполне... Хитришь ты все, Ибрагим. Напрасно, уйду я, - решил. Ты помоги мне, Надуялов, завтра вечером, уйду. Ты не выдашь меня, Надуялов - а? .

Сидя на коленях, Надуялов засопел, зашевелился. - Не выдам я тебя, товарищ Корнеев, не выдам. Горячо и часто дыша в лицо Корнееву, чуть согнувшись и заглядывая прямо в глаза другу, Надуялов зашептал.

- Ты там в пансионе шоколад ел три ночи - да? Ты не знаешь, что фашисты устроили провокацию... разорвали портрет Ленина на наших глазах и, топтали подлыми своими ногами? Ты не знаешь, что наделал в рабочих кварталах наш приход? Не знаешь ли ты, как итальянские комсомольцы на ножах сошлись с фашистами и сколько полегло их? - Да? Да? Да? Ладно, уходи, дезертируй. Я тебя не выдам - да?... Надуялов круто повернулся и сбежал по трапу. Корнеев хотел что - то, крикнуть вслед ему, но Ибрагим пропал в темноте. Тогда Корнеев тяжело опустился на кнехт, охватил голову руками и закачался из стороны в сторону.

Наступил последний день стоянки. Корабль погрузил уголь и теперь, чисто вымытый, сверкал на солнце медными частями, и белизной Палубы.

Очередной номер стенгазеты все - таки вышел. Надуялов сиял и ходил по кораблю петухом. После передовой в газете была напечатана большая статья комиссара, она называлась: «О товарищеской поддержке». О ней спорили, и у всех было такое впечатление, словно в статье комиссар говорил именно о нем. Догадывались, кто же спотыкнулся, кто же ждет помощи, и не могли догадаться... От этого внимательней присматривались друг к другу и к себе, проверяя каждое слово и поступок.