– Пьян не был. Ну, слегка выпил, может быть, чуть больше.
– Потрясающая точность! Доктор, вы делаете успехи на нашем поприще. Надо будет вас остерегаться как конкурента. – Привалов даже присвистнул в конце своей тирады. – Понятно, понятно. Все понятно.
Тут уж и я усмехнулся. Что ему может быть понятно? Три смерти в одной семье. За одну ночь. Да еще два человека ушли из дома. Из этой семьи. Что же происходило в семье, в доме?
На Октябрьской площади Привалов вдруг попросил водителя остановить машину. Тот не сразу нашел место для стоянки и в конце концов втиснулся между двумя экскурсионными автобусами.
Туристы, которых возили в заповедник, обычно останавливались в нашем городе завтракать и осматривать памятные партизанские места. Здесь на площади они возлагали цветы к памятнику «Партизанка», затем завтракали в молочном кафе «Октябрьское».
Цветы у ног партизанки уже лежали, значит, никто не помешает нам с Приваловым посидеть в скверике у памятника, в центре новой круглой площади. Он и направился к скамейке, ни слова не говоря мне, настолько его решение поговорить наедине было ясным. Однако сперва он все же подошел к памятнику, наклонился и зачем-то поправил букетики – аккуратнее разложил их, что ли, своих ведь цветов у нас не было. Я ждал его на скамейке, и заговорил он, не дойдя еще нескольких шагов до нее.
– Вы же дежурили сегодня ночью. Что нового в больнице?
Чего угодно, но такого вопроса я никак не ожидал.
– Да... дежурил. Но ничего особенного припомнить не могу. В моем отделении вообще ничего. Да и в больнице...
– И все-таки? – чуть ли не требовал прокурор.
– Какая-то драка. – Я даже пожал плечами. – И один перелом ноги. По-моему, к драке этот случай отношения не имеет, но перелом такой, что лечение затянется. Кстати, этот, с переломом, без сознания, так что и записать о нем ничего не могли.
– Даже так? – И вот Привалов задал наконец вопрос, которого я ждал с той минуты, как уселся на скамейку. Он уже сидел рядом и этот вопрос задал совсем другим тоном, тихим и вовсе не таким самоуверенным голосом, какой был у него еще несколько секунд назад. Пожалуй, даже некую теплоту услышал я в его голосе. – А как вы думаете, доктор, зачем я потащил вас с собой? И кто такой вообще этот Прокоп Антонович Сличко?
– Ничего я не думаю, – постарался я ответить без какого-либо намека на раздражение, которое обычно трудно скрыть в беседе, когда говорят друг с другом все знающий человек и человек, недостаточно информированный: – Ничего не думаю, потому что не знаю ничего.
– Нет, – все так же мягко возразил Привалов, – вы уже много знаете. Я бы даже сказал: ужасающе много.
– Ужасающе – согласен. – Я даже попробовал улыбнуться, но он будто и не заметил. – А вот об этом Сличко – абсолютно ничего.
– Обратите внимание, – продолжал он спокойно и в то же время настойчиво, – мать этих четырех сестер умерла еще в сорок шестом. Их воспитывала тетка. Тетка, а не отец.
– Ах, вот что! – Именно в эту минуту во мне что-то дрогнуло, сам не понимаю почему, и появился какой-то туманный интерес к делу. – Отец воспитанием дочерей не занимался, потому что... потому что его не было с ними.
– Но почему его не было с ними? Где он мог жить?
– Судя по вашему тону, – а его голос вновь изменился, из спокойного, доброжелательного стал резким, звучал чуть ли не с издевкой, – он проводил это время в местах весьма отдаленных.
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.