Скажите, пожалуйста, можно у вас лаять?

Вот оно какое, счастье – оно пахнет цветущими липами и укутывает ноги теплым туманом. Мокрый асфальт блестит, как лунная дорожка на морской глади, небо очистилось от туч, и звезды сияют: одна Медведица, другая Медведица, где-то распушила волосы Вероника, есть еще созвездие Гончих Псов... Псов... Кстати, где Сид?

Он только что вертелся под ногами. В кустах раздался шорох. Я бросилась туда, но опоздала. Длинная тень выскочила на дорогу и большими скачками понеслась прочь от меня.

Вы бегали когда-нибудь за ирландским сеттером? Легкое поджарое тело, которое не бежит, а парит в воздухе, легко перебирая лапами, не касаясь земли. И если бы в тишине не стучали лапы по асфальту, я решила бы, что гонюсь за ускользающим миражем, несущимся сквозь стволы, мокрые листья, и только мелькают лужи, в которых на секунду, на доли секунды закрывается собачьей тенью отражение луны.

– Фу, Сид, фу, – бессильно шептали мои губы.

Мне казалось, что мы бежим не по дачному поселку, а по огромному дому, которому нет конца, и дом этот набит спящими людьми. Их много. Одних академиков, наверно, полсотни. А у них еще родственники – старые, больные, малолетние. И за их сон я в ответе перед Аркадием, перед своей совестью, перед высшим судом. Я должна поймать и придушить Сида, потому что его бег непременно кончится звонким лаем во славу природы. Ужас охватил меня при этой мысли и уже не оставлял всю эту проклятую ночь.

Вдруг Сид остановился около низкой калитки.

– Бух, бух, бух, – залаяла за калиткой собака и загремела тяжелой, словно якорной, цепью. Сид подпрыгнул и ответил звонкой пулеметной трелью. Я схватила его за ошейник, сунула руку в пасть и поволокла прочь.

Но где я? Куда идти? Я оглянулась по сторонам. Рано мне было самоопределяться. Кровь опять отхлынула от сердца. Маленькая шавка-блондинка, казавшаяся розовой в свете фонаря, сидела за редким забором, а перед ней, царственно подняв голову и лениво поигрывая хвостом, лежал опрометчиво отпущенный мной Сид.

Как он попал туда и как мне забрать его назад? Я стала искать какой-нибудь лаз, проверяя прочность досок, но напуганная мной шавка тявкнула истерически и скрылась в кустах.

– Сид! Где ты, Сид? – тихо взывала я в ночи.

Сид возник неожиданно. Он стоял за забором, явно потеряв дыру, через которую проник в чужой сад, и теперь заискивающе просил у меня помощи.

– Ты дрянь, Сид! Ты бессовестная дрянь. Ко мне, негодяй! Тебе рано еще интересоваться блондинками. К ней ты сразу нашел дорогу. Ко мне!..

Голос мой перешел на крик, и пес рванулся ко мне наобум. Бедный маленький Сид! Он рывком пролез через узкую щель, слабо пискнул, и вот он стоит передо мной, а по лапе течет густая и липкая кровь.

Мало того, что у них нельзя лаять, мало того, что наставили кругом заборов, так еще набили гвоздей.

Почему нельзя и ему, Сиду, немного порадоваться жизни? Люди настроили серых домов, залили траву асфальтом и считают, что так и надо жить на свете, а когда попадают в лес, то пьянеют от запаха листьев, от свежего воздуха и проклинают свои серые дома. Так что же требовать от охотничьего щенка?

Я стаскиваю косынку с головы, затягиваю изо всех сил его лапу, и мы бредем неведомо куда. Кажется, это уже другой поселок, заборы вроде пониже. Помнится, мы бежали лесом и лугом, и речка была.

Холодно... Ой, как холодно! Сид трется о мою ногу, я вытираю кулаком слезы и выговариваю ему шепотом:

– Мы должны вести себя естественно и понравиться дяде. А ты что делаешь? Мы должны обязательно понравиться. Когда мы хотим, мы это умеем. Мы уже очаровали Льва, а от него многое зависит. Теперь нам надо понравиться дяде, а ты ведешь себя, как ошалелый щенок.

Среди кромешной тьмы блеснул огонь, и мы пошли на него. На подоконнике сидел человек.

– Простите... – Вопрос застрял у меня в горле. Что, собственно, я могу узнать? Мы бежали со скоростью «сеттер в час», а теперь спрашивать, где живут академики?