Нина Соротокина была участницей позапрошлогоднего семинара молодых писателей в подмосковном Софрине. Семинар оказался на редкость щедр на открытия новых имен, и Нина Соротокина – одно из таких радостных открытий.

Считается, что Америка открыта Колумбом, но ведь огромный материк существовал и жил своей жизнью до того, как на горизонте появились крутые носы испанских кораблей. То же и с «открытыми» на семинаре молодыми писателями. За каждым был немалый жизненный опыт, работа в какой-то профессии, горы изведенной бумаги и довольно прочный навык к литературному ремеслу. Нина Соротокина не исключение. Уральская уроженка, а ныне жительница подмосковного научного городка, инженер-строитель по образованию и преподаватель строительного техникума по профессии, мать двух беспокойных парней и автор многих, нигде не печатавшихся рассказов и большого исторического романа из времен императрицы Елизаветы, она предстала на семинаре не робким новичком, а настоящим литератором со своим кругом тем, своим установившимся почерком, своим видением мира. И нет ничего удивительного, что вскоре после окончания семинара она дебютировала двумя большими рассказами в «Нашем современнике», журнале строгом и взыскательному к слову.

Меня радует, что вторая ее публикация, которая, на мой взгляд, еще важнее первой в судьбе писателя, состоится на страницах «Смены» с ее огромным тиражом и популярностью у молодежи – самого лучшего и заинтересованного читателя.

Публикуемый рассказ открывает новые грани дарования Нины Соротокиной. «Майский жук» и «Фокусник» («Наш современник») были серьезны и несколько грустноваты, «Скажите, пожалуйста, можно у вас лаять?» – освещен умной, доброй, проницательной улыбкой. А ведь Марк Твен недаром говорил, что юмор – это визитная карточка таланта.

Юрий Нагибин

Очень я люблю ирландских сеттеров. Все они, как говорит знакомый охотник, «паратные, высокопередные», все выносливы, энергичны, позывисты на свисток. А как они работают в быстром галопе! Поднимет высоко голову, пройдет легким шагом и встанет в стойку, словно окаменеет. С сеттером хоть куда – и на бекаса и на дупеля, а то и на глухаря.

А я люблю их за мягкие уши, за взгляд, которым они могут сказать гораздо больше, чем все четвероногие, за умение слушать и сопереживать. И главное – это мой пес, любимый пес, хотя ему я обязана тем, что по сию пору несу крест, название которому «старая дева».

Не могу сказать, что это самый грустный удел на свете – есть работа, друзья, весна – она тоже для всех, и вообще жить неплохо. Но много в жизни вечеров, когда стучит по жести подоконника дождь, перекликаясь с подтекающим на кухне краном, и становится так тихо, что звуки капель кажутся единственной в мире реальностью, а все остальное – молчание и пустота.

Пережить такие вечера помогает хорошая книга, голова собаки, уткнувшаяся в колени, и сознание, что если бы не мой сеттер, то я несла бы сейчас другой крест, название которому «разведенная жена». Кто соразмерит тяжесть этих крестов?

Итак... Случилось это пять лет назад. Была у меня тогда любовь, и звали ее Аркадий. Трудно беспристрастно описать человека, которого любил когда-то... Молодой, красивый... Может, и не красивый, а ладный. Как говорят о лошадях или собаках, «хороших кровей». Чувствовалась в Аркадии порода. Приобрести легкость походки, умение носить свитера и лихо обращаться с гитарой помог ему целый список спортивных дисциплин. Он был перворазрядником по гребле, второразрядником по теннису, а еще занимался слаломом, и водными лыжами, и, кажется, биатлоном. Но все это между делом. Главное – он был талантливый человек, аспирант, физик. Наука была его храмом, в который он вот-вот собирался войти, принеся к жертвенному огню свой вклад – диссертацию.

У Аркадия была Наука, а у меня – Сид. Я жила тогда в маленькой коммунальной квартире на шестом этаже. За месяц или два до того, как горизонт озарился появлением Аркадия, я не купила давно задуманное пальто. Мне было двадцать восемь, в этом возрасте уже начинаешь ощущать одиночество, и я, почувствовав себя ротшильдовски богатой (деньги на пальто копились долго!), приобрела махонького рыжего щенка, ирландского сеттера, которого назвала Сидом за красоту и гордую осанку.

Что можно сказать про эту покупку? Собачник меня сразу поймет, несобачнику все равно ничего не объяснишь. Одно скажу: собаку иметь трудно. Она создана не для коммунальной квартиры и не для моей зарплаты. Огорчений от собаки столько же, сколько радости, и это при условии, что радость безгранична.

Любовь захватила меня врасплох в разгар материнских чувств к Сиду, и я разрывалась между желанными встречами с Аркадием и обязанностями по отношению к собаке. Я всегда спешила домой – гулять с псом, кормить его, подтирать лужи и усмирять соседей, уставших от собачьего визга. Аркадий прощал мне укороченные свидания, но привязанности к моему щенку не испытывал, а точнее, испытывал легкую неприязнь. Ну, сеттер, ну, красивый, а танцевать-то вокруг него зачем? Есть дела поважнее.

Самыми важными делами на свете Аркадий считал свои собственные. Не берусь судить, действительно ли наше знакомство совпало с полосой неприятностей у него на работе или просто он с полным доверием приподнял передо мной завесу, обнажив научные закулисные дрязги. Знаю только, что сразу после первого поцелуя я буквально потонула в его неприятностях.

Была весна, и яблони устилали лепестками тропинки скверов, и мы ходили, обнявшись, по этим тропинкам, он говорил – я слушала. Как красиво, логично и значительно он говорил!

Чем конкретно Аркадий занимался, я так и не поняла, хотя он много раз пытался «все объяснить». Гораздо легче мне было разобраться в бытовой стороне вопроса, и я поняла, что дорога к храму Науки извилиста, крута и камениста. Судя по его рассказам, все норовили ставить ему палки в колеса: и руководитель темы, и завлаб, и свора аспирантов из конкурирующего отдела, и мастерские, и даже бухгалтерия, и даже начальник отдела кадров. Рассказывая об этих людях, Аркадий темнел лицом и сбивался на брюзжащий, стариковский тон, а потом начинал ругать все подряд: соседа по общежитию, вчерашний фильм, завтрашний дождь... Я не выдерживала и говорила: «Это безобразие! Тебе не дают работать. Пойди к дяде, посоветуйся».

Я очень хотела помочь Аркадию и. всей душой осуждала дядю, забывшего родство. Дядя-академик заведовал в том же институте отделом, но направленного интереса к работе племянника явно не проявлял.

Аркадий отвергал мои советы. «Я сам, – говорил он. – При чем здесь дядя?» Мне очень нравилась в Аркадии эта независимость.

Уже потом я догадалась, что и выбор профессии, и друзей, и сам стиль жизни Аркадия находились в полной зависимости от этого дяди, который в глазах племянника был вкладом, положенным на его имя самой природой. Но это потом... А пока был май, и цвели яблони.

И вот однажды в середине лета Аркадий предложил мне поехать на дачу познакомиться с дядей и прочими родственниками.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.