- По новому контракту с Ширяевым я мог бы иметь не меньше. И при этом он оставался бы моим.

- Согласен, - твердо сказал Венецианов.

Он заметил, как Энгельгардт побелевшими пальцами подкручивал часы. Крышка щелкнула, и в хитросплетении вензелей заиграл золотой смех.

«Тысяча восемьсот тридцать восьмого года апреля двадцать второго дня, я нижеподписавшийся уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт отпустил вечно на волю крепостного моего человека ТАРАСА ГРИГОРЬЕВА сына ШЕВЧЕНКА, доставшегося мне по наследству после покойного родителя моего действительного тайного советника Василия Васильевича Энгельгардта, записанного по ревизии Киевской губернии, Звенигородского уезда в селе Кирилловне, до которого человека мне Энгельгардту и наследникам моим впредь дела нет и ни во что не вступаться, а волен он Шевченко избрать себе род жизни намой пожелает. - К сей отпускной уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт руку приложил. - Свидетельствую подпись руки и отпускную запись полковником Энгельгардтом его крепостному человеку Тарасу Григорьеву сыну Шевченка действительный статский советник и кавалер Василий Андреев сын Жуковский.

В том же свидетельствую и подписуюсь профессор восьмого класса И. Брюллов.

В том же свидетельствую и подписуюсь гофмейстер тайный советник и кавалер граф Михаил Виельгорский...»

Когда гости удалились, отстраненный от службы гвардии полковник Энгельгардт сказал дворецкому:

- Какая иллюзия! Они считают, что получили свободу. Фикция. Все - фикция. Пустой звук. Ну, освободился он от меня, а дальше?

Он прижал пальцем пачку купюр и, внезапно перехватив взгляд дворецкого, прикованный к деньгам, поспешно сказал:

- Ступай. И принеси мне чернила. Красные...

Перо привычно побежало по муаровой бумаге: «Прошение Павла Энгельгардта о пожаловании ему диплома и...»

Свобода. Как же тебя много, даже зеркала не могут вместить тебя. В тебе - вся глубина и длина реки, что сразу за Адмиралтейством изгибается под прямым углом, и каждая улица после следующего шага изгибается и пересекается своим продолжением. И вот уже нет прямых улиц, сплошные изгибы, а в каждом углу лежит маленький сфинкс. И нечего оглядываться назад: там ждет тебя только издевательская ухмылка. Иди вперед. Под ногой, уверенно ступающей толстой подошвой, утолщается и мостовая. Утолщается, круглится, мягчает.

О ангел - хранитель, крылатка - новая, непромокаемая, купленная к празднику крылатка - наполняется ветром. С высоты этого шпиля видна длинная, прямая, как крик, дорога на Украину.

Карл, дорогой мой учитель, нам есть ради чего подниматься вровень с всепрощающим крестом Петропавловской звонницы, нам есть куда обратить взоры, а потом на одном крыле облететь девять кругов над этим фосфорическим городом, где куранты каждый час отбивают только утро, предвещая утро.

На нем новое платье, только что от портного, сукно легкое, цилиндр высокий, а крахмал на манжетах выпрямляет сжатые в кулаки ладони, и линии на ладонях совсем другие: распрямились, разбежались, и по ним прочитывается благополучие. Ха - ха! Значит, будут заказы на акварельные портреты.

Чем же определяется свобода? Возможностью ступать туда, куда стопа твоя хочет, говорить слова, какие тебе угодно, делать то, что вздумается.

Куда же мне идти, как не к свету, что же мне говорить, как не правду, что мне делать, как не добро! Свобода рождает песню. Ширится грудь, утончается слух, и душа твоя на устах твоих так явственно различима, что ее вполне можно рисовать охрой.

Свобода дает мне право остановиться вот хотя бы тут, свобода дает право сказать этой омерзительной особе в жандармском мундире, держащей на веревке связанную по рукам девочку (в глазах у нее покорное отчаяние: поймали, куда сбежишь?), сказать, нет, крикнуть:

- Это же вам не скотина, что вы ее к коновязи привязываете!

- С кем имею честь? - Жандарм раздвоился и обернулся пожилым помещиком в клетчатой паре.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.