«Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества». Эти слова В. И. Ленина из речи на II съезде комсомола воплощались «Сменой» не абстрактно, но в конкретном преломлении к конкретным задачам. Однако если в первые годы существования журнал стремился выполнить эту задачу путем просветительства, путем привлечения широких масс молодежи к духовному наследию предыдущих поколений, то в последние годы цель стала несколько иной. Не найти теперь человека, который не читал бы, не знал произведений, скажем, классики отечественной литературы. Но широта познаний, что греха таить, порой подменяет глубину. Говоря, к примеру, о Пушкине, старшеклассник иногда подменяет собственное представление личности и творчества гениального поэта стереотипными формулами, вычитанными в книге. Достаточно зазубрить несколько фраз и пожалуйста, - видимость знания. Рубрика «Смены» «Силуэты» посвящена задаче - как бы освежить память о крупнейших представителях отечественной литературы, освежить не путем назойливого напоминания, но путем приближения прежде всего личности художника к молодому нашему современнику. Ведь только благодаря сознательному восприятию наследия прошлых эпох может благотворно развиваться культура коммунизма. В этом состоял завет Ильича...

Рубрика «Силуэты» вызвала пристальный интерес читателей, журнал печатал их взволнованные отклики, в других изданиях, к примеру, в «Литературной России», высказывалась мысль издать их отдельной книгой. Хорошая мысль. Пока же, выполняя пожелание читателей, мы печатаем библиографию опубликованных статей и воспроизводим вновь портреты писателей работы художника Геннадия Новожилова.

До чего же длинная дорога от Киева до Варшавы, от Варшавы до Вильно, от Вильно до Петербурга. Сегодняшний летающий металл, который мы подняли сами над собой (иногда так кажется), прорежет крылом этот маршрут за несколько часов, оставив в нас нерассеянным впечатление от утренней семейной беседы. Невозможно отрицать того, что Земля уменьшилась, что Луна приблизилась, однако эмоциональное расстояние в истории неизменно. Гомер далек от меня только по условному отсчету (от 1974 года до?..). На самом же деле он в этих вот строках: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына...» Шевченко еще ближе. Не только словом, но и родственностью во всех национальных измерениях...

Снег такой густой и пушистый, что сквозь его пелену едва различим размытый в белизне затылок кучера. В ушах шумит - гудит, и сердитое «н - но» доносится откуда - то издали, словно бы из потустороннего мира. Все уже перепето, все переговорено, но ничего еще не передумано. Да ведь за тебя думают другие... Его превосходительство Павел Васильевич Энгельгардт, человек с безупречным чувством времени, спешит в метрополию, демонстрируя тем самым свое благоразумие: Польша ненадежна. Бунты угрожают уже не только господам, но и господским холопам. А о стаде своем надо печься и пасти его.

Распустили поляков. А все начинается с либеральничанья на кухне. Кстати, этот казачок с синими льдинками под бровями тоже, видно, угорел от польского пороха: что - то поубавилось в нем почтительности, и движения, когда подает трубку, чересчур резки. Со временем надо будет перетасовать колоду. С год еще постоит в прихожей, пусть - ка убедятся в моей финансовой состоятельности, но доверять такому свой покой - ни - ни... У него, кажется, рука тянется к краске...

До чего же убогий и однообразный пейзаж... Редкие, измокшие в болотах деревца, и воздух здесь будто бы липкий, несмотря на мороз...

- Н - но! - Окрик инертный, и кони не реагируют на него. Покачивают головами, по брюхо проваливаясь в снег.

А в ушах звон, как будто петух поет из - под земли; стеклянное «ку - ка - ре - ку» тянется, звенит все прозрачнее, прозрачнее... И в глазах уже мелькает железный флюгер. Высоко - высоко, как царь над миром. Ну и велик же этот мир, а Петербург все впереди. А в нем царь - батюшка, царь - владыка, царь - вседержитель.

Петербург начинается не с золотого шпиля, - дымящееся болото, не замерзающее даже в самые лютые зимы, дышит на новоприбывших обманчивым теплом. И уже потом, когда под полозом затараторят торцы мостовой, вспугнутый ангел осенит вас позлащенным своим крылом, и вы подивитесь высоте его полета. Над кем парит он? Неужели возможно, чтобы благословлял он извечное зло? И как совместить его святость с этими плотскими кариатидами, бесстыдно обнажившими перси навстречу морозу и снегу? Какой же смысл в этой оголенности и геометрии, если такой мороз? Чтобы крик отчаянья ровно и прямо летел в неизвестность, к богу?..

О столица столиц! На чьих костях взросло ты, утвердившая могущество империи?

До этих вопросов еще далеко, хотя резкие контрасты между каменной роскошью и душевной ущербностью невольно вызывают недоумение: «И это тот самый Эдем, где пять лет назад под гром картечи приносил присягу Николай Павлович?»

Пять лет. Такой мизерный отрезок времени. Это примерно столько, сколько служит он казачком у господина Энгельгардта, злого, раздражительного человека, который по причине своего внебрачного происхождения ненавидит «особенно всех».

Требовательно гремит звонок. Подождет, подождет... Тарас рывком открывает отполированные до слепящего блеска двери; теперь на пороге надо слегка согнуть спину: я к вашим услугам.

- «Санкт - Петербургские ведомости» за сегодня. И красные чернила. Что это за кафтан на тебе? По конюшне соскучился? Надень новый. Ступай.

Шуршит плотная бумага, нервно подергивается ус. Газета прочитана. Так быстро? В руках приложения. Ага, нашел то, что искал. Тарас заглядывает через плечо. В разделе «Приехавшие в столичный город Санкт - Петербург 9 февраля (1831 г.)» сообщается, что из Вильно прибыл «генерал от инфантерии Римского - Корсакова адъютант гвардии уланского полка ротмистр Энгельгардт». Ротмистр удовлетворен. Он еще раз пробегает глазами объявление, поданное им же самим в «Санкт - Петербургские ведомости», и бросает через плечо:

- Вырежи и в сафьян... Ступай.

На дверях лаковая улыбка. Ротмистру есть о чем подумать. Он ощущает огромный прилив бодрости и уверенности, и губы его шепчут: «Я им еще докажу». Он имеет в виду своих «законных» братьев. И продолжает шепотом, теперь уже с раздражением: «Случайность... Какая уж тут случайность, если папа любил всех нас пятерых! Если бы я был случайностью, то вряд ли мамон допустила бы еще четыре таких случайности. И, верно уж, не были бы мы «воспитанниками» в доме папа. Я могу, наконец, кровью доказать свое происхождение!»

Сердито звенит серебро. Рука ротмистра с колокольчиком застывает над столом.

- Сколько я должен ждать? Чернила!

Тарас глазами показывает на край стола, где дрожит красное перо, воткнутое в малахитовую чернильницу.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.