Силуэты

Станкевич был очарован стихами приведенного к нему прасола, – «малорослого, коренастого, со скулистой, чисто русской физиономией и с весьма пытливым и наблюдательным взглядом». Последнему шел в то время двадцать второй год. Они почти ровесники и в истории останутся людьми одного поколения, но пока разница общественного положения и образования делает одного покровителем, а другого благодарным и признательным подопечным. В первый же день знакомства Станкевич трижды заставляет Алексея Васильевича повторять вслух написанную им четырьмя годами раньше «Песню»:

Если встречусь с тобой

Иль увижу тебя, –

Что за трепет-огонь

Разольется а душе!

Если взглянешь, душа, –

Я горю и дрожу,

И бесчувствен и нем,

Пред тобою стою!

Если молвишь мне что,

Я на речи твои,

На приветы твои,

Что сказать, не, сыщу.

Вот сейчас бы сюда кого-нибудь из московских друзей, например, Белинского. То-то бы удивились они, услыхав такой непосредственный и чистый голос! Станкевич внезапно поднимает руку и, обращаясь к смущенному и несколько огорошенному таким приемом поэту, просит его принести все имеющиеся у него стихи и песни. «Я отвезу их в Москву и попробую там издать», – говорит Станкевич, подавая на прощание руку и дружелюбно улыбаясь своему новому знакомцу.

Первое собрание сочинений Кольцова вышло при содействии двадцатидвухлетнего «мецената» Николая Владимировича Станкевича в Москве, в типографии Н. Степанова. Цензурное разрешение было дано 24 марта 1835 года. В книжке насчитывалось всего сорок страниц, продавалась она за два рубля (ассигнациями). Из толстой и увесистой тетради, отданной поэтом еще при первом знакомстве, Станкевич отобрал показавшиеся ему лучшими восемнадцать стихотворений и напечатал их в маленькой, изящной книжице. Вот эти «пьесы», впервые представившие русскому читателю народного поэта: «Песня старика», «Сестре при посылке стихов», «Удалец», «Великая тайна. Дума», «Люди добрые, скажите», «Вздох на могиле Веневитинова», «Песня» (Ты не пой, соловей), «Первая любовь», «Не шуми ты, рожь», «Путник», «Видение Наяды», «Пирушка русских поселян», «Маленькому брату», «К N» (Опять тоска, опять любовь), «Размышление поселянина», «К другу» (Развеселись, забудь, что было), «Песня пахаря», «Совет старца».

В. Г. Белинский, заведовавший изданием, хотел было сообщить в предисловии о материальнойлоддержхе, оказанной изданию со стороны Н. В. Станкевича, но последний настолько рассердился на это, что отправил из деревни, где в то время находился, два письма с требованием «вырезать позорную страницу» с предисловием.

Литературная Москва конца тридцатых годов девятнадцатого столетия встретила молодого поэта как желанного гостя. Я. М. Неверов даже приготовил к приезду прасола статью о его «быте», которая должна была вот-вот появиться в одном из зимних номеров «Сына отечества». А журнал этот являлся одним из старейших печатных органов России, ведь первый номер его вышел в грозном 1812 году. На протяжении всей Отечественной войны номера журнала были целиком посвящены борьбе русского народа с французским нашествием. Здесь помещались воззвания, будившие национальный дух и народную ненависть к врагам отечества. Те. же цели преследовали боевые русские песни, горячие слова рассказов о подвигах российского солдата, На страницах «Сына отечества» были впервые опубликованы знаменитая басня И. А. Крылова «Волк на псарне», поэма А. С. Пушкина «Руслан и Людмила».

Действительно, это был неожиданный и приятный подарок, преподнесенный литераторами древней столицы молодому дарованию. Москва знакомила Алексея Кольцова со многими своими знаменитостями. В один из дней января 1836 года ему протянул руку Виссарион Белинский. Они поняли друг друга сразу – неистовый и неподкупный критик и бескомпромиссный, естественный в своем народном слове поэт. Невеликое по объему эпистолярное наследие Алексея Васильевича Кольцова дает наиболее ясное представление об этой взаимной симпатии и дружбе. Из шестидесяти шести дошедших до нас писем Кольцова двадцать девять адресованы Белинскому. Когда читаешь эти письма; то видишь воочию, как утолялась словом жажда духовного обмена с человеком, близким по складу натуры и утверждаемым идеалам.

«Любезнейший Виссарион Григорьевич! Позвольте вам из Петербурга засвидетельствовать почтение, Я знаю, это нынче не в моде; но я ничего более не имею, как только одно лишь это: почитать людей, которых я душою почитаю. Вы меня приняли в Москве довольно ласково; и мне из-за вас Москва показалась гораздо теплее, нежели была прежде. Да, вы под доброю планетой рождены, и эта планета велика собой: по крайней мере, она через пространство 700 верст имеет сильное влияние на того человека, на которого вы бросили отблеск своего луча»... – так начинается первое письмо Кольцова к Белинскому. Ответ не замедлил последовать. Белинский со свойственной ему увлеченностью занялся литературным образованием Кольцова. Он советовал читать такие-то и такие-то книги, присылал их сам, подробно и доходчиво комментировал их, описывал в длиннейших своих посланиях наиболее интересные литературные события, имевшие место быть в то время в обеих столицах.

Время от времени Кольцов сам наезжал в Петербург. Круг знакомств расширился, ибо участие в его судьбе принимали многие из виднейших людей того времени. Оживленная переписка с А. Краевским и В. Боткиным свидетельствует об их заинтересованности и дружеской расположенности к воронежцу. Сохранившиеся письма Кольцова к Ф. Глинке, П. Вяземскому и В. Жуковскому убеждают нас в том, что поэт-самоучка, губернский мещанин, прасол был принят в их кругу, как равный. Именно это последнее чрезвычайно удивило многочисленную родню поэта, его земляков, а более всех отца. Алексей Васильевич нередко вспоминал историю, посещения Воронежа В. А. Жуковским, сопровождавшим цесаревича (впоследствии императора Александра П) в его поездке по России. Так он писал к А. Краевскому: «7-го июля был у нас в Воронеже великий князь, и с ним Василий Андреевич Жуковский. Я был у него, он меня не забыл. Ах, любезный Андрей Александрович, как он меня принял и обласкал, что я не нахожу слов всего вам пересказать. Много, много, много – и все хорошо, прекрасно! Едва ли ангел имеет столько доброты в душе, сколько Василий Андреевич. Он меня удивил до безумия. Я до сих пор думаю, что это все было со мной во сне, да иначе и думать невозможно. Жаль, что не могу всего рассказать вам подробно; словом, чудеса!.. Приезд Василия Андреевича в Воронеж много меня осчастливил. Не только кой-какие купцы, и даже батенька не верил кой-чему, теперь уверились... Словом, мне теперь и с горем жить стало теплей дюже...»