Шаг в сторону

Константин Яковлев прислал мне письмо, где описал такую ситуацию. В свое время он вступил в брак с граледанкой Л. Пролеили четверть века. Потом по каким-то причинам развелись. Поскольку к этому времени жена получила инвалидность, то суд при разводе постановил взыскать с мужа алименты. Но тут Яковлев узнает (а может, он знал раньше, но до поры молчал), что его жена, вступая в брак с ним, не расторгла первого брака. Таким образом, как утверждает Яковлев, их 25-летний брак был незаконным. Он заявил об этом в суде, но его заявление во внимание не приняли. Суд пришел к выводу, что Яковлев знал о нерасторгнутом браке своей жены и не настаивал на его расторжении; жена потеряла здоровье, живя в браке с Яковлевым, и поэтому именно он обязан ее содержать. А Яковлев на это возражает:

– Значит, вы, товарищи судьи, узакониваете двоемужество? Вы свои соображения ставите выше закона!

Решение суда Яковлев обжаловал в вышестоящие инстанции. Везде ему отказали в пересмотре дела. Но он не успокаивается. И ведь вроде бы прав. Если мы примем за исходную позицию «букву закона», то неизбежно придем к выводу: брак незаконный и, стало быть, недействительный. Если взглянем на обстоятельства, то справедливо ли лишать больную женщину, четверть века пролаявшую с фактическим мужем, материальной поддержки?

Опять, выходит, тупик? Лишить хорошего специалиста ученой степени и званий не значит лишать его знаний, полезных людям и обществу, далее если путь к этим знаниям оказался на каком-то этапе нечестным. Но тогда, вольно или невольно, одобряется такой путь. Признать 25-летний брак Яковлева недействительным? Но не будет ли тогда «формально правильно, а по существу издевательство»? Исключительными ситуациями богата наша жизнь. Но правила и исключения находятся в очень сложных взаимоотношениях. Если необычное, исключительное принять за руководство в жизни, то можно действительно зайти в тупик. Но нам частенько нравится из ряда вон выходящий прецедент, мы стараемся им оправдать собственное нигилистическое отношение к норме права, к закону и готовим для себя тем самым весьма неприятные последствия.

В принципе человек и сам может докопаться до причин, которые родили, кажется, неразрешимый конфликт между предписаниями закона, правилами социалистического общежития и поступком. Но, во-первых, такие поиски очень затруднены субъективным отношением к собственному поведению («Мне кажется, что я поступил правильно, а остальные думают об этом ложно»). Во-вторых, человек иногда и сам не видит своих ошибок. А в-третьих, у каждого ли из нас есть желание копаться в своем прошлом лишь для того, чтобы вынести себе же беспощадный приговор?

Словом, причин для самоуспокоения много. Но, успокоив себя, неизбежно придешь к выводу: значит, виноват кто-то или что-то. Тогда-то и образуется тупик. Тот же шофер, пьяным севший за руль, дабы спасти женщину, конечно же, станет винить весь свет в несправедливости. И нужно большое мужество, чтобы сказать самому себе: «Виноват-то все-таки я. Я первый нарушил закон еще задолго до приступа у незнакомой женщины. Случайное стечение обстоятельств вывело на чистую воду мои коммерческие махинации. Мог быть не этот, так другой случай, а все равно незаконное использование машины обнаружилось бы. Так зачем хорошим своим поступком я буду оправдывать свое дурное поведение?»

Если человек поднимается до такого суждения о себе, он уже вышел из тупика. Конечно, он попадет в сложный лабиринт самоанализа. Но лабиринт, сколь запутанным бы он ни был, всегда имеет выход.

Если кто-то нарушил норму права или отступил от требований морали сознательно, преднамеренно, преследуя преступную цель, мы считаем такого человека опасным. Но ясность, определенность целей и действий, пусть сколь угодно преступных, дает в руки обществу четкие меры воздействия, предусмотренные законом. Либо ополчает общественное мнение против откровенного нарушителя моральных норм.

Но мы-то ведем речь о вещах, не столь явно обозначенных. В тысячах случаев ни нарушитель не считает себя таковым, ни окружающие не видят в нем злоумышленника. Все делается по мелочам, без видимого вреда, порой с очень благородными намерениями. А в результате – тяжелая драма без «видимых причин».

Один юрист сказал мне весьма любопытную вещь. На первый взгляд совсем несовместимую с привычными формулами нашего житейского обихода, с его незыблемыми истинами: Он сказал так:

– Если люди начнут задумываться над вопросом, можно, допустим, залезть в карман своего ближнего или нельзя; можно ударить по физиономии прохожего или ни в коем случае это не позволено, – если станут люди задумываться над такими вопросами, быть беде. Для разрешения этих вопросов люди будут ссылаться на высокие морально-этические категории, они возьмут в подкрепление цитаты из великих философов, они произведут в своих мозгах сложнейшие логические построения... Да, смею надеяться, большинство придет к выводу: нельзя залезать в карман ближнего, а тем более касаться его физиономии. Но ведь некоторые придут к выводу противоположному! На основе наигуманнейших постулатов придут к такому выводу. И вы, да, да, вы, будете им сочувствовать, аплодировать им будете. Позвольте, я прочитаю вам цитату из нашего философа-народника Петра Лаврова. Он рассуждает об идеализации, к которой прибегает иногда человек, дабы оправдать в своих глазах и глазах окружающих не очень-то хорошие поступки. Вот его слова:

«...Охотнее всего люди при этом употребляют прием предполагаемого высшего расчета. Дело, взятое само по себе, положим, дурно, но память быстро развертывает длинный ряд великих принципов, примеряя их к моему поступку, и если который-нибудь из них, хоть издали, придется по мерке, то воображение подсказывает, что я имел в виду именно этот принцип при совершении моего поступка. Я побранился с приятелем и убил его. На дуэли я защищал великий принцип чести. Я увлек женщину и бросил ее с ребенком на улице без средств к существованию: я следовал великому принципу свободы привязанностей. Я составил с крестьянами невыгодный для них договор и довел их юридическими исками до нищеты: я поступал во имя великого принципа законности... Едва ли есть такое скверное дело, которое решительно нельзя было бы подвести под один из великих принципов. Выходит, с высшей точки зрения мое дело не только не дурно, но и хорошо».

— Но разве не надо задумываться над своими поступками? – спросил я.

— Надо. Но иногда решение должно приходить автоматически. И женщину с ребенком оставить без помощи нельзя, и обмануть человека нельзя, какими бы соображениями это ни оправдывалось.

— Ну хорошо, тут вещи очевидные. Но в жизни часто складываются не столь очевидные для решения ситуации, как красть или не красть. Вот оцените с ваших позиций такое конфликтное положение...

И я рассказал моему собеседнику случай с профессором, у которого вместо диплома оказалась сомнительная копия с сомнительной справки об окончании вуза.

— Как выйти из такого положения? Формальная законность или деловая справедливость? Вот ведь в чем вопрос!

— Чепуха, – ответил юрист. – Никакого такого вопроса нет и быть не может.

И рассказал в ответ очень любопытную историю.

– В свое время я познакомился с одним интересным человеком – сталеваром Михаилом Ивановичем Гавриловым, тогда депутатом Донецкого областного Совета. Судьба сложилась у него весьма непросто.