Относительно свежий воздух городской ночи несколько ослабил его напряженное состояние, но все-таки никакому сомнению не подлежало, что наша планета сорвалась со своей оси и болтается кое-как в мировом пространстве. Желая найти верную точку опоры в окружающем беспутстве, Александр Петрович, широко раскинув руки, причалил к обозначавшему автобусную остановку столбу и, как потерпевший кораблекрушение Робинзон на неожиданном острове, счастливо вздохнул и возблагодарил Провидение…

Вместе с покоем пришли и прежние мысли.

«Конечно, мы – сволочь! – соглашался Александр Петрович, крепко обнимая дружески безмолвствующий столб. – Конечно, мы – сволочь, – продолжал он, несколько отклоняясь от столба. – Конечно, сволочь, но в нас все-таки есть какая-то такая хреновинка, которой ни Толстому, ни Достоевскому, ни старому, ни новому строю до конца выявить не удалось… Быть может, из нее ни черта не получится, а может быть, выйдет и черт-те что!.. Мы – сволочь, но все-таки мы – человеки, че-ло-ве-ки!.. А вы… – И Александр Петрович двинулся дальше.

До его дома оставалось не так уж много, но непроизвольные зигзаги увеличили почти вдвое эту короткую прогулку и помогли ночной прохладе еще более снизить давление алкогольных паров в черепной коробке грешника. Страх перед консьержкой сделал остальное, так что, по своей лестнице Александр Петрович подымался почти как ни в чем не бывало, сознательно старался не шуметь (в чем отчасти и преуспел) и даже в замочную скважину ключом изловчился попасть всего на четвертой попытке… Под дверью лежало письмо. По маркам – семисвечник и свиток торы – нетрудно было догадаться, что писал Саул Харитонович и писал, как выяснилось, весьма основательно: на четырех убористых страницах. Читать все сейчас же – «в доску» – Александр Петрович, быть может, и хотел бы, но не мог. Поэтому, хватая кое-как пятое через десятое, сообразил, что «святой Ерушалайми» – как и все на этом свете – издали куда привлекательнее, чем вблизи, и заглянул в конец.

«А за молодежь, – кокетничая одесским жаргоном, сбоку страницы приписывал Саул Харитонович, – вы можете себе видеть наших местечковых еврейчиков собирающимися взорвать Советское Консульство, чтобы вызвать «Третью мировую» и под шумок создать Великий Израиль «от моря – до моря»?! А? Что? Нет, дорогой Александр Петрович! Если бы было не то, что есть, а то, что мы хотели бы, чтобы оно было – так лучше Аккермана и не найти… Особенный еврейско-русский воздух! Блажен, кто им когда-нибудь дышал!..»

– Ага, – торжествующе сказал кому-то Александр Петрович и прибавил несколько выражений, в светских писаниях обычно заменяемых многоточием. Затем сел на кровать и стал расшнуровывать тесноватые ботинки. Это нехитрое дело – при некоторых обстоятельствах – способно обращаться в Сизифов труд, так что, когда второй ботинок, вдребезги разгромив неврастенически чуткий сон нижнего жильца, грохнулся на пол, Александр Петрович почувствовал, что окончательно устал от условностей цивилизации, и, как был – в полной амуниции, в позе гоголевского удальца на пыльной улице Вольной Сечи Запорожской, – раскинулся на постели.

Печатается по рукописи, хранящейся в отделе рукописей Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей России.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.