Он висит на двери — обычный почтовый ящик. Такие же висят рядом на других дверях, такие же и этажом выше, и на других лестничных клетках, и в других домах — железные, стандартно-голубые. Но этот, по адресу Ленинград, проспект Юрия Гагарина, дом 26, квартира 23, особенный. Он мал, очень мал для того потока писем, что приходят на имя Роберта Малоземова. Вечерами, когда квартиру наполняет спокойная тишина, Роберт кладет перед собой пачки этик писем и читает, читает. Далеко за полночь горит огонь в его окне: он отвечает незнакомым людям. Утром конверты уйдут по разным направлениям: в Закарпатье, Одессу, Верхоянск, Хорог, в горные аулы, степные городки, в таежные поселки. А Роберт, чуточку не выспавшийся, поедет на завод...

Двадцать четыре года живет он на свете. Сколько было в его жизни друзей? В школе, на заводе, в армии — десять, двадцать, тридцать? Столько, сколько у каждого из нас. А сейчас? Сто, тысяча, десять тысяч? Как сосчитать всех? Письма идут и идут бесконечно. Теплые, ободряющие, добрые, они помогают, как песня на марше, как плечо друга в бою. Они удесятеряют силы.

Год назад родилась в Ленинграде новая семья. У этой семьи или, как ее называют, коммуны, есть день рождения — 22 марта 1963 года. Правда, нерадостным был этот день. Жестокие, страшные слова услышали дети от Любови Васильевны Микрюковой: кормить вас не буду. А ведь старшие учились в восьмом, а младшие — дошколята. Кто же будет их кормить?

- Я юный пионер Советского Союза, торжественно обещаю... Люба произнесла слова торжественного обещания и оглянулась: наверное, все слышат, как громко стучит ее сердце. Громче шума весенних льдин на Неве. Громче праздничного салюта. Громче грохота кленовых палочек маленького барабанщика у знамени дружины. Сейчас подойдет к Любе пионервожатая повязать галстук и тоже услышит...

Люба опрометью несется по лестнице. Полыхают огненными языками развевающиеся кончики галстука. Настежь дверь.

— Павлик! Петя! Где вы? Я пионерка!

Любу обступили малыши. Глаза братишек горят такой откровенной завистью, что она расхохоталась. Расхохоталась и... встретилась глазами с матерью. Та стояла в дверях кухни и молча глядела на возню малышей. Люба отстранила их от себя и шагнула к матери:

— Мама, смотри! — и смолкла.

Сколько ненависти в глазах, в трясущихся губах! Едва сдерживая злость, мать повернулась и ушла.

На новом шелковом галстуке пятнами расплылись слезы. Отошли притихшие малыши. Люба бросилась на кровать, а в квартире поминутно хлопали двери, из кухни доносились приглушенные голоса: опять собирались «братья» и «сестры» до полуночи бормотать молитвы. И детей заставят встать на колени, и тоже молиться, и проклинать жизнь. Хватит! Не будет Люба молиться! Как стучит сердце! Но не слышит маленький барабанщик, не слышит пионервожатая, никто не слышит. Она поднимается, снимает галстук, аккуратно вешает его на спинку кровати и забирается под одеяло. Горячий комок обиды и горечи щиплет горло.

У всех родители как родители, а у нее... В кино не пускают, в театр — тоже: грех. Приходится уходить тайком, а потом говорить, что была у подруги, и бояться, как бы мать не узнала правду. Они разрешают только молиться. Люба ненавидит согнутые спины «братьев» и «сестер», их скорбные лица, поджатые губы, их глаза, презирающие все красивое, светлое, живое. А как болит спина после этих молебнов! Кружится голова, сами собой закрываются глаза. В такие часы Люба боится упасть на пол и думает только об одном: скорее бы спать, спать. Она едва добирается до кровати и забывается...

Она открывает глаза неожиданно, будто не было сна и слез. В квартире тишина, видно, кончили молиться и разошлись. Люба поднимает голову и видит спину матери. Та стоит в двух шагах от кровати, и по шевелящимся локтям видно — что-то делает. Раздается негромкий треск, Люба вскакивает. Мать резко поворачивается, и девочка с ужасом смотрит на ее руки. Галстук, алый пионерский галстук разодран.

— Пионерка? Вот тебе, пионерка, вот, вот1 — швыряет мать в лицо обрывки галстука и уходит.

Люба опускается на пол, собирает кусочки алого шелка и расправляет на коленях. Вот он, весь галстук. А повязать нельзя. Как прийти завтра в школу без него? Уж лучше совсем не ходить...

Не слышала девочка стука двери — пришел с вечерней смены старший брат Роберт. Так и застает он ее сидящей на полу. Опускается рядом и ни о чем не спрашивает. Роберт все видит. Его детство было таким же... Молча гладит ее по голове, потом говорит:

— Ложись спать, Любочка. Завтра утром куплю галстук...

На следующий день она делала уроки, когда мать пришла с работы. Люба опасливо поглядывала на нее: новый галстук висел на спинке стула, — но та или не заметила его, или смирилась с тем, что дочь вступила в пионеры. Люба успокоилась и повеселела. Напряженное ожидание скандала прошло. После ужина разыгралась с малышами. Вдруг вбежал в комнату Павлик:

— Люба, беги скорей на кухню! Люба вошла на кухню и замерла: в печке догорал новый пионерский галстук. Словно издалека слышала истеричный крик:

— Я научу тебя слушаться мать! Принесешь еще эту тряпку — на мелкие кусочки изрежу, на помойку выкину!

«Завтра обязательно приду в галстуке, — думает Люба. — Роберт все понимает, он купит. Спрячу так, что уж больше не найдет. Выбросит — опять новый повяжу. А молиться, хоть убей, не буду».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.