С тех пор я подолгу живал в деревенских избах и полюбил их за тусклый блеск бревенчатых стен, запах золы и за их суровость. Она сродни таким знакомым вещам, как родниковая вода, лукошко из лыка или невзрачные цветы картошки.

Без чувства своей страны - особенной, очень дорогой и милой в каждой ее мелочи - нет настоящего человеческого характера. Это чувство бескорыстно я наполняет вас великим интересом ко всему. Александр Блок написал в давние тяжелые годы:

Россия, нищая Россия.

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,

Как слезы первые любви...

Блок был прав, конечно. Особенно в своем сравнении. Потому что нет ничего человечнее слез от любви, нет ничего, что бы так сильно и сладко разрывало сердце. И нет ничего омерзительнее, чем равнодушие человека к своей стране, ее прошлому, настоящему и будущему, к ее языку, быту, к ее лесам и полям, к ее селениям и людям, будь они гении или деревенские сапожники.

В те годы, во время службы моей на санитарном поезде, я впервые ощутил себя русским до последней прожилки. Я как бы растворился в народном разливе, среди солдат, рабочих, крестьян, мастеровых.

В те годы Россия предстала передо мной не только в облике солдат, крестьян, деревень с их скудным достатком и щедрым горем. Впервые я увидел многие русские города, и все они слились своими общими чертами в моем сознании и оставили после себя любовь к тому типичному, чем они были наполнены.

Я помню Арзамас с плетеными корзинами румяных, крепких яблок и таким обилием румяных, похожих на эти яблоки куполов, что, казалось, этот город был вышит в золотошвейной мастерской руками искусных мастериц.

Нижний - Новгород ударил в лицо пахнущим рогожами волжским ветром. Это был город русского исконного таланта и предприимчивости, оптовых складов, бочек засола - буйная перевалочная пристань в истории России.

И Казань с памятником Державину, присыпанным снегом. Там, в оперном театре, я, усталый, уснул на галерке на спектакле «Снегурочка», вспоминая сквозь сои только что услышанные слова: «Разве для девушек двери затворены, входы заказаны?»

Я проснулся среди ночи. Сторожа схватили меня и отвели в, полицейский участок. Там пахло сургучом, и тучный пристав составил протокол «о недозволенном сне в театральном зале в неурочное время». Я шел к вокзалу. С Волги лепил в лицо снег, и мне было жаль промерзшего насквозь Державина, глядевшего во мрак твердыми бронзовыми глазами.

В Симбирске я тоже был зимней ночью. Весь этот пустынный тогда город был покрыт инеем. Запущенные его сады стояли как бы в оловянной листве.

С Золотого Венца я смотрел на ночную Волгу, но ничего не увидел, кроме тусклой смерзшейся мглы.

Тогда я еще не знал, что Симбирск - родина Ленина. Сейчас мне, конечно, кажется, что уже тогда я видел тот деревянный дом, где Ленин жил в Симбирске. Мне это, кажется, может быть, потому, что там много таких теплых домов, бросающих по вечерам свет из окон на узкие тротуары.

В то время я только знал, что в Симбирске жил Гончаров - ленивый, медлительный человек, владевший почти сказочным даром русского языка. Этот язык живет в его книгах легко, сердечно и сильно.

Саратов показался мне слишком правильно выстроенным и даже скучным. На городе лежал отпечаток зажиточности и порядка. Такое впечатление осталось от главных улиц. Но потом я попал в улицы боковые, в проулки, на Бабушкин Взвоз, где в вихрях сухого снега слетали с горы на салазках мальчишки.

Я катался вместе с мальчишками. Мне понравилось, лежа на салазках ничком, проноситься мимо домишек, пылавших из - за оконных стекол геранью. И, признаться, я позавидовал обитателям этих домишек.

Потом я был в одном из них.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.