Дождавшись первого тепла, за ранним утренним самоваром, когда вся семья была в сборе, Саламата начала так:
- Я девка... Я свое место знаю... Я только хочу спросить отца и братьев, что в этом доме мое.
И старший брат, опережая отца, ответил:
- Шмутки.
Отец промолчал, ожидая, видимо, о чем пойдет речь дальше. А дальше Саламата спросила:
- Значит, ни коня, ни коровы мне здесь не положено взять?
- А далеко ли ты собралась, дочь? - спросил отец
- Замуж решила выходить.
- Куда? За кого?
И Саламата ответила:
- В широкую степь. За хорошего человека.
- А крепость ременных вожжей тебе не доводилось испытать, милая дочь? - спросил отец не без дрожи в голосе.
И дочь ответила:
- Значит, ты меня не только голой хочешь проводить из дому, а еще и битой... Так бей! -
Она подала подвернувшийся под руку валек, при помощи которого катали белье. - Им - то способнее будет тебе изувечить меня...
Отец оторопел. Шумилина запричитала, заголосила на всю горницу. Ее слезы мало тронули Саламату. Видимо, она, решив для себя все, готова была ко всяким неожиданностям.
- Другая бы мать радовалась, а не обмывала солеными слезами, как покойницу, свою дочь, которая хочет жить своей норой.
- То - то, что норой, - взъелась мать, - а не домом! Как звери. Сходом. Как...
«Как Анфиса», - видимо, хотела она сказать, да не сказалось.
Анфиса до того пришлась теперь по нраву Ляпокуровой, что та даже запрещала ей подыматься вместе с собой. Старуха старалась сама управляться утром со скотом и на кухне. Видимо, чистая, открытая Анфисина душа стоила больше ее ошибок...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.