Рычаг Архимеда

И я бежал дальше.

Однако спустя часа два, когда все ребята были распределены по участкам и бригадам, выяснилось, что идти на корчевку нельзя: нет топоров. Тщетно снабженцы переворошили все грузы. Пришлось под честное слово просить у жителей Пермского несколько топоров и пил.

Началась корчевка тайги. С шумом и треском падали деревья. Процесс корчевки был прост. Вначале слегка подкапывали корни дерева и подрубали их, а затем кто-нибудь взбирался на макушку и привязывал и ней конец веревки. Другой колец подхватывала бригада и, раскачивая, тянула вниз. Корни обнажались, устойчивость дерева ослабевала, и оно покорно клонилось к земле. Лесной великан повален, раздается победный клич. Вообще по крику «ура» можно было сосчитать количество выкорчеванных деревьев. С особенным желанием ребята брались привязывать веревку. На этот случай устанавливалась даже очередь. Счастливец, крепко обхватив ствол, качался и падал вместе с деревом. Оттого, что крона ветвей хорошо амортизировала удар, несчастных случаев при этом не было.

Корчуя тайгу, комсомольцы одновременно осушали низкое, болотистое место будущей строительной площадки. Копали канавы. Провели первую дорогу от горни, что на берегу, к Силинскому озеру.

Здесь на седьмой день работы заговорили о бригаде Григория Андрианова, которую звали «интернациональной», так как из 21 человека в ней 20 были людьми разных национальностей. В бригаде Андрианова впервые зародилось социалистическое соревнование. Оно сразу же стало распространяться на другие бригады, а затем и на участки.

На восьмой день Брестовский рапортовал, что его бригада закончила постройку хлебопекарни. Шесть суток день и ночь комсомольцы таскали на себе кирпичи, возводили стены, чтобы оборудовать пекарню и обеспечить строителям выпечку свежего хлеба на месте.

Ко мне в отдел кадров каждый день приходили разные специалисты — предлагали свои услуги по организации кузницы, механических мастерских, монтажа электростанции. Все нужно было делать, и понемногу, начиная с верстака и тисков, появлялись в сараях и амбарах мастерские. Однажды пришел комсомолец Рудковский. Он предложил организовать пожарную команду. Дело тоже нужное, и через три дня две бочки уже стояли на телегах. Рудковский разыскал пожарную машину; только что-то долго ему не выделяли лошадей, поэтому во время учебных выездов свои бочки и машину пожарники катали по набережной на себе.

В ночь на 22 мая внезапно похолодало. Утром выпал снег. У двери каюты, где мы жили, послышался тяжелый скрип сапог. Пришел начальник треста.

— Лева, вставай! — заговорил он охрипшим, простуженным голосом.— Беги на поселок в палатки. Объяви, что сегодня день нерабочий, скажи, что из отдела снабжения я выделяю на двух человек по одной паре футбольных бутс и по одному одеялу на троих. Визируй списки бригад и посылай на склад получать.

Я побежал, протаптывая тропинку в рыхлом снегу. От устья озера, где стояла баржа «Клара Цеткин», до палаток было километра два. Ребята в большинстве проснулись — сидели у костров, грелись, стуча зубами. Но ни тени уныния я не заметил. То тут, то там раздавался громкий смех — шутили над товарищами, которые в поисках тепла влезали с головой в мешки, жались друг к другу, пытаясь заснуть на одном топчане по двое, да еще просили третьего, чтобы лег сверху «для плотности». Через час у окошечка отдела кадров стояла очередь со списками бригад. Не сверяясь со своей картотекой, я только успевал писать на уголках резолюцию — выдать столько-то пар бутс и одеял. Пишу, а очереди конца нет. «Откуда,— думаю,— столько бригад появилось?» Но ребята сами подсказали. «Ты не удивляйся,— говорили они мне.— Пиши, не задерживая, там на всех хватит».

И я стал писать дальше, а вечером, после доклада снабженцев о количестве выданной обуви и одеял, я моргал глазами перед начальником и что-то лепетал в свое оправдание. Меня поддержали начальники участков: все ребята у них были обуты, и я отделался лишь внушением.

На стройке к тому времени уже начал сколачиваться крепкий комсомольский актив. Приехал секретарь комитета комсомола — Сергей Поликарпов. Работа комитета шла на ходу, заседания проводились непосредственно в бригадах, на участках, под открытым небом. Сеть актива быстро росла, и мы хорошо знали, кто собирается «тикать». На ночь расходились по определенным местам, беседовали с «кандидатами» на побег. Это был тяжелый период. Воздействовать можно было только на психологию человека, так как требуемых бытовых условий и работы по специальности мы предоставить людям не могли. И надо сказать, что сила простой товарищеской беседы была огромна. На другой день «тикальщик» снова надевал свою мокрую обувь и одежду и шел корчевать тайгу...

Постепенно жизнь входила в свою колею. Мы уже привыкли к комарам, Научились делать сетки от них, разводить дымокуры. Бригада Смородова, которая все еще сплавляла лес по Силинке, переболела страхом перед змеями. Змей на Силинке было действительно много. Они иногда даже забирались к спящим на земле ребятам под одеяло. Но комсомольцы быстро научились расправляться с непрошеными гостями.

Уже вовсю развернули свою работу комитет комсомола, партком строительства, постройком; появились ударные книжки. С первого июля стала выходить печатная газета «Амурский ударник». В газете появились красные списки, печатались призывы закрепляться на строительстве до его окончания. На участках организованы «черные классы» для прогульщиков. В социалистическом соревновании одни из участков получают красные, а другие... рогожные знамена. Словом, были использованы все формы работы того периода, чтобы двигать вперед строительство.

6 июля 1932 года собралась первая конференция комсомола. Был избран комитет и принято решение обратиться с ходатайством о переименовании села Пермского в город Комсомольск-на-Амуре.

17 июля первый гудок лесозавода огласил сопки. Это было начало зарождения промышленности на глухом берегу Амура. А пароходы все шли и шли — тащили поверху нагруженные баржи. Каждый выходной день устраивались субботники по их разгрузке. Пароходы мало стояли у нашего берега, даже если приходили ночью. Стоило прибежать в палатки и сказать: «Ребята, надо разгрузить пароход!» — как все поднимались и спешили на разгрузку. В этом сказывалась дисциплина и понимание обстановки. Каждый начинал чувствовать себя не просто свидетелем зарождения города, а его будущим хозяином. Труд, поистине героический и самоотверженный, объединял строителей. Поле для творческой инициативы было огромно. Комсомольцы находили выход из любого, казалось, наитруднейшего положения.

Помню, возник вопрос с расселением прибывших крупных отрядов строителей. Ждать, когда построят новые дома и бараки, жить под открытым небом?

— Строить шалаши! — предложил кто-то.

И вот уже двести шалашей выросли на берегу. Обмазанные глиной, они были лучшим жилищем, чем палатки. Одновременно начали строиться бараки, рубленые дома, кирпичный завод. В труде незаметно пролетело лето. Все понимали, £<то зимой шалаши не спасут от холода. Поэтому сентябрь был объявлен штурмовым месяцем. Забыты выходные дни. «Все внимание жилищному строительству!» — призывает газета, говорят люди на собраниях. И тридцать бараков вырастают на глазах. Но этого мало. Еще с лета многие начали копать для себя землянки и перебираться в них. Первым начал зарываться в землю Федя Бердин, другим это понравилось. Так родился «копай-город». Строителей землянки не смущали, они верили, что построят вскоре такие дома, каким позавидуют жители старых городов.

Накануне 7 ноября, в холодную осеннюю ночь, сорвало кошель с лесом и погнало по Амуру. Четыреста комсомольцев ловили лес, спасая каждое бревно. И спасли! Победила сила и дружба коллектива. В общежитиях мы жили как одна семья, делились последним куском с товарищем. Никто не запирал своих сундуков, не было у нас друг от друга никаких тайн.