- Дом в плепорцию, - согласился Архипыч.

- Чудный дом! Прелесть как лёгок! Радищеву вдруг стало весело, то ли от вина, то ли от живости парка с лукавыми богинями, таинственно манящими в глубь. аллей, а скорее всего от великолепия земли русской, приявшей культуру европейскую не рабски, как наблюдал он у немцев в Лейпциге, а словно бы преображённую русским смелым духом. Таков Баженов! Оставив Архипыча в недоумении, круто повернул Радищев и зашагал к оранжерее. «Ведь вот же, думал он, охваченный нахлынувшими мыслями, - могут простые русские люди всего достигнуть: не хуже французов разбить парк, дом отстроить». Да что дом! А разве не видел он памятников старины, монастыря Новодевичьего, палат Петербургских!

Дойдя до пруда, где плавали лебеди, Радищев постоял около них в задумчивости. Ему хотелось сосредоточиться на какой - то главной мысли, а болтовня Архипыча отвлекала.

Он сел на край водоёма... «Ежели то дерзают крепостные подъяремные люди, - думал Радищев, - то сколь же должно ждать от труда вольных россиян?»

Сами собой пришли на ум слова Руссо: «Человек рождается свободным, а живёт и умирает в рабстве». Александр вздохнул. Изречений он знал много, и Руссо, и Рейналя, и Мабли, но странно: мысли философов, звучавшие в Лейпциге откровением, здесь, на родной земле, не волновали больше. «Легки слова без дел, сама государыня зело в НИХ поупражнялась: всего филозофа Беккария в свой «Наказ» перетащила, а толку что, - слово «раб» отменено, рабство - существует. Да ещё худшее! Тогда учился, теперь, видно, переучиваться время, - думал с горечью Радищев, - заново осмыслить многое; Россия - не французское королевство и но Пруссия, где всё разложено по полочкам, по - бюргерски вымерено. Россия размаха требует, богатырских дел». Не то ли самое завещал ему вождь юности, Фёдор Васильевич Ушаков, умирая в Лейпциге от перерастраты сил, отданных науке? И ещё говорил Ушаков: «Не бойся, - умереть нам должно, днём раньше, днём позже, какая соразмеренность с вечностью. А Россия - вечность!»

... Обвечерело, когда Радищев, сопровождаемый Архипычем, сел в свою тройку и, распрощавшись, покатил вдоль пруда, подёрнутого закатной рябью; Резво бежали накормленные лошади, колокольчик позвякивал под дугой, задумчивые стояли при дороге липы, не шевеля листком. Вечер был прохладен и тих.

На выезде из Кускова повозка прогремела по каменному мосту, перекинутому через затянутый ряской пруд с наклонившимися к зелёной золе ивами, и запылила к околице.

Навстречу брело стадо. Кучер попридержал тройку. За стадом шла девочка лет семи, в сарафанчике, с венком из васильков на русой голове. Размахивая хворостиной, девочка шла и звонко пела: «Вечор поздно из лесочку Я коров домой гнала...»

- Стой! - крикнул Радищев.

Тройка остановилась. Александр поманил девочку. Та подошла, смущённо закрывшись рукавом.

- Как звать тебя, красавица?

- Парашей, - ответила девочка.

И Радищев невольно подивился музыкальности её голоса.

- Здешняя?

- Кусковского кузнеца Ковалева дочь, барин.

- На вот тебе, лент купишь, - Радищев кинул ей в подол горсть серебра и тронул за кушак кучера. Тройка покатилась.

И уже совсем непонятно было, отчего такая грусть вдруг охватила Радищева при виде красоты Параши, продолжавшей стоять и смотреть вслед щедрому барину.

Почесав босой ногой об ногу, девочка весело потрясла зажатым в ладонях серебром и побежала догонять разбредшееся стадо.

Солнце село, ниже надвинулся вечер. Навстречу Радищеву несся похоронный звон деревенского колокола, возвещавший чуму. При дороге лежали несжатые, наполовину осыпавшиеся, а то и вовсе не засеянные поля. Мелькнул повалившийся плетень, бабой - ягой проплыла скособочившаяся изба, крытая соломой, - и это было рядом с куртинами роз, вблизи баженовского эрмитажа, на одной земле русской, всё вместившей в себя.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.