По закопчённому заводскому двору, затянутому густыми, тяжёлыми дымами, валящими из многих труб, торопливо двигалась небольшая и ничем особенно не примечательная группа людей. Рабочий день на «Красном Чепеле» - крупнейшем в Венгрии машиностроительном комбинате - был в разгаре. Меж цехов по асфальтовым дорожкам взад и вперёд сновали вереницы автокаров, гружённых деталями. Тракторы, тарахти, тащили повозки с позвякивающими пучками сортового железа. Пронзительно звенели сигнальные колокола транспортёров, мощные лапы электрокранов неторопливо поднимали стальные чушки и бережно опускали их на платформы поезда. В этой сутолоке машин и механизмов люди, спешившие по заводскому двору, совершенно терялись. Их попросту было трудно заметить. И всё же рабочие, как-то узнав об их приближении, выбегали из ворот цехов и, толпясь возле них, срывали шляпы, береты, каскетки, выкрикивали дорогие им русские слова:

- Москва, Советы, Сталин! И ещё по-своему:

- Эльен Сталин! Эльен Москва! - что означало: «Да здравствует Сталин! Да здравствует Москва!»

Худощавый, среднего роста человек в чёрной шляпе, застенчиво улыбаясь, приветливо помахивал в ответ рукой. Он был явно сконфужен таким приёмом, потому торопился, и сопровождавшие его люди едва поспевали за ним.

Но весть о госте из далёкой Москвы, облетая цехи комбината, опережала его. Во дворе становилось всё люднее, всё больше рабочих выбегало навстречу; приветствия звучали всё громче, всё горячей.

Так, под шумные рукоплескания, сопровождаемый уже целой толпой, московский токарь Павел Борисович Быков и вошёл в цех, где, как ему сказали, ждал его один из виднейших тружеников народной Венгрии, Муска Имре.

Это был невысокий человек в стареньком, но чистом комбинезоне, с живым угловатым лицом и маленькими прищуренными глазками. Быкову он сразу понравился. Он любил таких вот, как он выражался, «моторных» людей, не теряющихся ни при каких обстоятельствах.

Знаменитые токари тряхнули друг другу руки, познакомились; потом Муска заявил, что приветствует московского собрата по профессии как ученик учителя. Он сказал, что, используя опыт Быкова, о котором узнал из газет, выполняет теперь в день по три - четыре нормы. Он просил москвича передать благодарность стахановцам советской земли, подвиги которых вдохновляют венгерских тружеников.

Пока всё это переводили, Павел Борисович, продолжая улыбаться, цепким глазом осмотрел станок, на котором работал Муска, оценил приспособления, которыми тот пользовался; будто бы невзначай пощупал рукой резец и установил для себя, что передовой человек этого первоклассного в Европе завода имеет хороший станок, но резцы и приспособления у него такие, какие в Москве употреблялись ещё на заре стахановского движения.

Тем временем их окружила большая толпа. Всё ближнее крыло цеха прекратило работу. Станки утонули в шевелящейся массе блуз, кепок, каскеток, беретов и шляп. Вокруг рабочего места Муски как бы образовался амфитеатр.

Тут были рабочие в промасленных комбинезонах, техники и инженеры. Все с нетерпением смотрели на Павла Борисовича. Толпа тихо, но возбуждённо шумела, ожидая, когда гость заговорит. А москвич стоял среди них, спокойный и сосредоточенный, с улыбкой в уголках губ. Пока что он сам смотрел и слушал.

- Какая у здешних токарей скорость резания? - неожиданно спросил он.

- У лучших? Она достигает шестидесяти метров в минуту. Товарищ Муска у нас - рекордсмен: он довёл до ста метров, - ответил инженер, начальник токарного цеха, и, в свою очередь, поинтересовался: - А у вас?

- Скоростники на нашем заводе дают обычно шестьсот - семьсот метров. Моя рабочая скорость - тысяча, - ответил Павел Борисович.

Переводчик передал его слова в толпу, и в ответ послышался такой шум, что начальник цеха, стоявший возле гостя, тревожно покосился на окружающих. Павел Борисович не понял, конечно, восклицаний, раздававшихся на незнакомом языке, но в самом тоне их он уловил и восхищение, и удивление, и недоверие. Приметил он также, что в узких глазах Муски Имре вспыхнули восторженные огоньки. Это обрадовало токаря. Он улыбнулся своей широкой, простой русской улыбкой, улыбкой человека открытой души.

- А вот недели три назад, как раз перед отъездом сюда, в Венгрию, довелось мне, товарищи, испытывать новый станок, - сказал он, переходя с официального тона на обычный, каким он говорил дома, в родном цехе. - Пробу я ему делал. Вот это, я вам скажу, станочек! Я на нём довёл скорость до тысячи ста, а потом до тысячи трёхсот пятидесяти метров в минуту. И без всякого напряжения!

Переводчик, заводской человек, вопросительно посмотрел на токаря. Он знал технику скоростного резания металла, и ему думалось, что московский гость обмолвился или он не так понял его.

- Сколь скоро? Пожалуйста, прошу назвать последний цифр...

- Тысяча триста пятьдесят, - раздельно сказал Павел Борисович тем тоном, каким учитель произносит слова диктанта.

Переводчик покорно сообщил эту цифру. Узкие глаза Муски Имре вспыхнули ещё восторженнее. Но шум, который снова прошёл по толпе, на этот раз был уже другой. Одобрительных нот в нём почти не звучало. Быков уловил удивление, недоверие.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.