— Погоди, парнишка в поселке левую ногу приволакивает. Вроде как загребает ею. Встречал такого?
— Так то ж Вовочка-дурачок! — обрадовался Крючков. — Похоже, что и вправду его след.
Однако сразу же проверить свою догадку мы не смогли: Вовочки-дурачка, или (официально) гражданина Пухова Владимира Пантелеймоновича, по месту постоянного жительства (это, стало быть, у матери) в наличии не обнаружилось. Мать — сухая и слезливая подсобница в местном магазинчике — на работу уходила до свету, когда сын еще спал. А проверить ее показания было невозможно, поскольку жила она вдвоем с младшим недоразвитым сыном-инвалидом, потеряв здорового старшего на фронте вместе с мужем.
— Придется у вас его обождать.
Сержант привел Вовочку быстро: замерзнув, парнишка побежал греться домой. Но греться ему пришлось в плохо отапливаемой комнате милиции, где он с ходу все решительно отрицал. Тупо, глупо и однообразно.
— Не-е.
— Справка у него, — вздохнул Сорокопут. — Никакой суд не поверит, если он сам не расколется, а мы не докажем.
Парнишка выглядел крайне запуганным. Это могло быть и следствием врожденной болезни, и боязнью наказания, и просто детским страхом перед милицейской формой. А я в тот день надел старый бушлат, и ничего форменного, кроме сапог, на мне не было.
— Вы уйдите, — шепнул я Сорокопуту. — Попробуюне пугать.
Сорокопут соображал, как надо, и тут же вышел. Парнишка сидел, съежившись, беспрестанно шмыгал носом и глядел настороженно.
— А чего у тебя в карманах?
Я постарался спросить самым неофициальным, самым свойским, почти дружеским тоном. По контрасту со строгим начальником это должно было расслабить Вовочку, уже уставшего от напряженного недоверия. Вовочка и впрямь не нашел в вопросе ничего опасного, вскочил и с детской готовностью стал выворачивать карманы, выкладывая на стол содержимое: какой-то ремешок и гвоздик, грязную тряпку и облепленный махоркой кусочек сахара, немецкую губную гармошку и остро отточенный сапожный нож с аккуратно обмотанной изоляционной лентой рукояткой.
— Хороший ножик, — уважительно сказал я. — Сам делал?
— Не-е.
Следовало сразу же спросить: кто делал, кто давал, зачем, когда, где? Но тогда бы опять начался допрос, и Вовочка вновь испуганно бы примолк и замкнулся. Нет, нельзя было стращать его нажимом, вопросами, подавлением воли; я скорее тогда почувствовал это, чем понял, и спросил совсем не про нож:
— На гармошке играешь?
— Люблю.
— Ну сыграй.
Вовочка взял гармошку, старательно округлил глаза и фальшиво просвистел что-то, отдаленно напоминающее романс. Не песню, не танцевальную мелодию, модную в те времена, а романс, которого знать не мог и которому его, по всей вероятности, обучил тот, кто подарил гармошку.
— Здорово! — восхитился я, соображая, что же это за романс. — А кто тебя научил?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Жизнь семьи
К XX съезду ВЛКСМ. Анализ назревших проблем