Собственно, никто не хотел специально его обидеть, разве только Попов. Просто ребята не понимали, что подшучивание и розыгрыши были тут неуместны.

Лида в тех редких случаях, когда ее сводили с Токаревым какие - нибудь институтские дела, говорила с ним холодно. И уж, конечно, и речи быть не могло, чтобы она позировала Токареву. А без этого нельзя было приниматься за картину. Дмитревский потребовал от меня:

- Поговорите вы с этой девушкой. Вразумительно объясните ей все, так сказать, не с позиции личных чувств, а от имени высших интересов искусства. Вам ясна моя мысль?

Но я отказался наотрез.

Токарев не мог работать над картиной и мучился, а тут ко всем сложностям прибавился экзамен, сданный всего на тройку.

- Побольше бы сидел в читальне, поменьше бы занимался живописью... И лирикой, - раздраженно ответил мне декан факультета, когда я от имени нашего кружка явился ходатайствовать, чтобы Токареву разрешили пересдать экзамен. Декан, читавший у нас психологию, считал себя знатоком всех движений человеческой души.

Я пришел к Саше, чтобы сообщить ему о неудаче. В тот год мест в общежитии не хватало, и институт снимал комнаты на тихих Парковых улицах. Токарев и двое его однокурсников жили в мансарде деревянного двухэтажного дома. В мансарде было полукруглое окно и скошенный потолок. Все это казалось нам необыкновенно романтическим. Но летом эта романтика дьявольски накалялась, а зимой была немыслимо холодной. Зато взамен других удобств на стене висел допотопный телефон с красными перекрещивающимися молниями. Он остался от какого - то учреждения.

Соседи Токарева уехали в библиотеку, а он, лежа на койке, читал проваленный курс. Несколько подрамников были от соблазна повернуты холстом к стене. Когда я сказал, что пересдавать сейчас не придется, Саша с облегчением бросил учебник под кровать.

Мы поговорили о том, как он перебьется без стипендии, какую временную работу взять ему на вечерние часы, потом перешли на наш кружок, вспомнили выставку и расстались с чувством, что будем дружить.

Чем ближе я узнавал Токарева, тем яснее становилось мне то, чего я не понял на выставке, когда увидел его рисунки впервые.

... Все, о чем думали мы, когда вспоминали комсомольцев гражданской войны, когда пели песню про девушку нашу в походной шинели, когда размышляли о будущем нашего поколения, о дорогах, которые предстояло пройти, - все это сливалось в представлении Токарева с образом любимой. Поэтому он и нарисовал Лиду так, словно она идет не просто навстречу ветру, а навстречу грозным испытаниям... Вот что хотел выразить в своей картине, вот что искал Токарев.

Но картина еще не была написана, и Лида была от него дальше, чем тогда, когда он только начинал делать первые наброски.

Стояла июньская жара. В переулках летал тополиный пух, над дачными платформами звенели пионерские горны, в скверах старшеклассники готовились к экзаменам, а мы еще сидели в душных аудиториях и в пол - уха слушали заключительные лекции.

Однажды ко мне подошла Лида. Хотя мы виделись почти каждый день, я снова подумал, что тот, кто встретит ее в первый раз, будет потом долго вспоминать, что ж такое необыкновенное случилось в этот день.

Мы поговорили о каких - то факультетских делах и уже попрощались было, но она вдруг остановилась и спросила:

- Как у Александра?

Что ответить ей? Однокурсники Токарева уже закончили занятия, а он безвыходно сидел в своей мансарде, зубрил, готовился к экзаменам, корпел над чертежами для заработка, иногда брался за альбом и, конечно же, думал о своей неначатой картине.

- По - прежнему, - ответил я. Мне казалось, что это все объясняет.

- Где он живет, ты знаешь?

Оказалось, что я знаю, как идти к нему, а дать точный адрес не могу: не помню номер дома.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.