Рассказы

— Ты не беспокойся, Коле все уладит. Курсант замигал.

— Ну, кажется, мы поняли друг друга, сейчас я позову Елену, сделаешь ей предложение по всей форме.

Петр Стоянов взволнованно встретил свою будущую жену, начал запинаться и наконец выдавил из себя, уставившись в пол:

— Пойдешь за меня?

— Да, — ответила Елена, помолчав, казалось, она только что приняла это важное решение, — да, милый.

Свадьбу справили что надо! В лучшем ресторане, с двумя оркестрами. При каждом «Горько!» Петр Стоянов добросовестно склонялся к невесте. Бай Тотё и полковник погрузились в свои нескончаемые воспоминания, а приятели Петра, расположившись за самым дальним столом, считали, что ему очень повезло. Действительно он обеспечил себе неплохое будущее, после распределения его оставили в училище взводным командиром. Молодая семья получила квартиру, тесть подарил спальный гарнитур «Альбена», бай Тотё дал деньги на телевизор и новый шкаф, вещи понемногу начали заполнять пустое пространство комнат, насыщая его ароматом уверенности и спокойствия. Это спокойствие расстилалось и в мыслях Петра Стоянова, он почти не сердился, когда жена все чаще начала приглашать своих коллег из университета, где уже была ассистентом на кафедре, начала вести с ними долгие и сложные разговоры, бросая, как бы между прочим, «мой сейчас принесет то-то и то-то, мой сейчас сварит кофе». «Мой» покорно исполнял эти полуприказы, на лице его играла ясная улыбка, он явно желал понравиться избранному ученому обществу, обсуждавшему в облаках сигаретного дыма некие загадочные темы. Петр Стоянов тоже начал курить. «И охота тебе!» — досадовала Елена, но он усердно пускал дым, и глаза его весело смеялись. Коллеги быстро учуяли доброту преданного супруга и рассыпались в иронических похвалах военным.

«Да, — выпячивал грудь Петр Стоянов, — мы стоим на страже...» Но его поспешно прерывали, и в прокуренной комнате снова воцарялись сплетни о профессоре древнерусской литературы и о его ассистенте. К полуночи гости расходились. Хозяйственная Елена распахивала окна, и супруги переходили в спальню, украшенную гарнитуром «Альбена»...

А потом получилось так, что Петр добровольно начал заступать на ночные дежурства. В который раз перечитывал он инструкцию на случай внезапной тревоги, и эта самая тревога медленно зарождалась в его душе. Дело дошло до открытого конфликта в один субботний вечер, когда Петр Стоянов пригласил в гости двух своих друзей. Они пришли в военной форме и скромно присели к столу.

— Елена! — окликнул муж, — чем угощать будешь? Из двери соседней комнаты выглянула маленькая кудрявая голова.

— Сейчас, — мрачно ответила жена.

— Айда к нам! — призывал Петр Стоянов.

Его друзья, лейтенанты, крупные, крепкие парни, приветствовали хозяйку, один из них галантно подвинул стул, чтобы она могла расположиться поудобнее.

— Мерси, — обронила холодно Елена и замолкла.

Общение явно не задалось. Заговорили было о погоде, затем о футболе и, наконец, о последних учениях, эта тема искренне волновала лейтенантов, лица раскраснелись, голоса зазвучали громче, вспомнили, как штабной генерал назначил совещание, как был нанесен успешный удар противнику, но левый фланг наступал недостаточно быстро, потому что подполковник Янков — недотепа, и пришлось капитану Симову самому решать тактическую задачу... Трое мужчин улыбались друг другу, в душах их нарастало дружеское чувство взаимной близости. Елена, до сих пор сидевшая словно оцепенев, с остекленевшими глазами, вдруг пошевелилась: — «О боже, какие глупости!» Офицеры виновато переглянулись:

— А? Что? Какие глупости? — не понял Петр.

— Все! Вся ваша болтовня.

И тут лейтенант Стоянов не выдержал, словно розовые очки слетели с его глаз и перед ним предстала сама истина — приземистая, злобная, с маленькими глазками и мелко завитой головой.

— А о чем, по-твоему, мы должны говорить? Елена тоже ощутила перемену и не ответила.

— Так! Ну, говори! — Петр размахнулся и ударил ее по щеке.

Лейтенанты схватили его с двух сторон и повалили на кушетку. Елена вспыхнула и бросилась в спальню. Там она пролила две злые слезы, поспешно оделась и убежала в соседний дом, к родителям. В то же самое время Петр Стоянов, словно скованный былинный богатырь; метался на кушетке и несвязно повторял, что вовсе не любит эту страхолюдину, что у нее злое сердце, что ее приятели-интеллигенты на самом деле простофили неимоверные, на переподготовку бы их всех, узнали бы почем фунт лиха!