Рассказ о первой любви

У меня вдруг гулко застучала в висках кровь. И с той поры сознание мое надолго окутала какая - то вязкая, отупляющая пелена. Все дальнейшие события я воспринимал как бы сквозь нее, став послушным исполнителем Сенькиной воли, которая неожиданно оказалась столь непреклонной, что я невольно проникся еще большей симпатией к своему другу.

Когда из соседней комнаты вышел плечистый мужчина в расстегнутом железнодорожном кителе, Сенька показал ему свой документ и объяснил, зачем мы пришли.

- Очень устаю, ребята, и вот забываю опустить у себя в кабинете маскировку, - сказал мужчина.

Он не оправдывался, ни единой ноткой своего голоса не просил о снисхождении, и это особенно располагало к нему. Но Сенька с ледяной неподкупностью потребовал:

- Дайте, пожалуйста, чернила и бумагу, товарищ хозяин.

Сенька составил акт по форме, данной нам начальником штаба противовоздушной обороны, подписал его, предложил подписать мне, потом Хозяину, и мы вышли.

Только теперь я очнулся от своего оцепенения и с уважением посмотрел на маленького, съежившегося от холода Сеньку, который, не в пример мне, проявил такое спокойно - деловитое мужество.

- А девчонка - то, заметил, из нашей школы? - небрежно спросил Сенька.

Чудак! Ну кто же мог не заметить Алю Реутову! Все мы: и я, и Сенька, и еще добрая половина мальчишек нашего класса - были тайно влюблены в девятиклассницу Алю Реутову. В каждой школе есть такая властительница мальчишеских дум, даже не подозревающая, сколько поклонников окружает ее. В присутствии этой девушки с прищуренными лукавыми глазами мы переставал» быть самими собой: одни становились робкими, тихими, другие, наоборот, неестественно возбужденными и дурашливо - шумными. На переменах, проходя мимо девятого класса, мы во все глаза смотрели на нее. Но случись кому - нибудь перехватить взгляд этих прищуренных глаз, как счастливец моментально вспыхивал и отворачивался. Эта игра была томительной и сладкой. И те дни, когда Аля почему - то не приходила в школу, оказывались для нас днями тоски, непонятной лени и рассеянности.

«Теперь мы оба сожгли свои корабли», - подумал я, и против ожидания эта мысль вызвала во мне чувство облегчения и какой - то обновленности.

Наутро я шагал в школу, полный гордого сознания своей независимости, неся на губах презрительную усмешку для тех, кто еще не понял радости быть свободным от властного взгляда прищуренных глаз Али Реутовой и кто в своей ослепленности еще находил их лукавыми, тогда как для меня они были просто близорукими. Юнец! Я и не подозревал, что все это откроет мне в ее образе новые стороны, осветят его новым очарованием, придаст ему еще более неодолимую силу притяжения и что теперь Аля Реутова не пройдет в моей жизни бесследно, как прошла бы она, оставаясь недосягаемо прекрасной, неземной Алей, окруженной ореолом вымышленных нами достоинств.

В этот же день на большой перемене Аля подошла ко мне и категорически заявила:

- Записываю вас в драмкружок. Я мог ожидать, что она заговорит со мной о нашем ночном визите, но уж никак не о драмкружке, и потому приготовился к замаскированному подвоху.

- Но я не умею играть, - спокойно ответил я, чувствуя, однако, что щеки мои сжигает жар.

- Научитесь, - уверенно сказала Аля. - Надо только уметь перевоплощаться. Я записываю вас.

Я знал, что сама Аля готовится стать актрисой и, полагая, будто нет выше призвания, чем служить искусству сцены, не примет никаких возражений даже от такого нескладного, долговязого парня с бровастым лбом и большими рабочими руками, каким я был в то время. И я сдался.

Друг Сенька по поводу моего вступления на сценическое поприще высказался так:

- Штаны у тебя драные и валенки проволокой подшиты... А - р - р - р - тист!

Кружковцы дали мне роль Лопахина в «Вишневом саде».

- Музыка, играй! Пускай все, как я желаю! Идет новый помещик, владелец вишневого сада! За все могу заплатить! - ревел я и буйно размахивал руками, точь - в - точь как это делал, бывало, мой подвыпивший отец.