Ради того, чтобы чаще видеть ее, я продолжал ревностно исполнять свои актерские обязанности. Однажды случилось так, что после затянувшейся репетиции мы вышли из школы вместе. Я сразу же постарался соблюсти благопристойное расстояние в полшага, но Аля с грубоватой усмешкой в голосе сказала:

- Ты бы хоть под руку меня взял. Так скользко, что и шлепнуться можно.

Это, конечно, была не более чем обыкновенная просьба, с которой она обратилась бы ко всякому из нас, кто шел с ней вместе после репетиции, но я воспринял эту просьбу как великое счастье.

Была оттепель, тяжелый ветер, пахнущий мокрым снегом, дул из темных провалов улиц, и в голове у меня начинался какой - то ералаш. Благо, Аля сама всю дорогу говорила без умолку, так что мне предоставлялась возможность молчать или отделываться чем - то вроде «м - да», значение которого она могла истолковывать, как хотела.

Возле дома Аля остановилась и сказала:

- Можно было бы поговорить еще, но меня сейчас, наверное, позовут.

И действительно, хлопнула дверь, кто - то вышел на крыльцо и окликнул ее.

- Это мама, - заговорщицки шепнула она. Глаза ее зеленовато сверкнули в темноте. - Ты любишь читать?

- Люблю.

- Я тоже люблю. Ты знаешь, конец в книге я сама придумываю, если он мне не нравится.

- Альбина! - еще раз позвали с крыльца.

- Иду! - капризно крикнула она и добавила тихо, для меня: - Мы еще поговорим, потом... Хорошо?

А на другой день, стараясь скрыть смущение, я с нарочитым усердием обивал голиком валенки в сенях у Реутовых. Вопреки моим надеждам отец сразу же узнал меня и, коротко блеснув усталыми глазами, сказал:

- А тогда по вашей милости мне сто рублей штрафу припаяли.

В комнате, куда я попал из кухни, уютно горела лампочка под большим голубым абажуром с бахромой, качавшейся при каждом ударе двери. Здесь мы пили чай, а потом перешли в Алину комнату, сплошь увешанную географическими картами, ковриками, фотографиями и картинками. Все мне нравилось в этом просторном теплом доме (особенно если принять во внимание, что последнее качество было в то время редкостью и ценилось очень высоко), и я старался незаметно притрагиваться ко всем вещам, окружавшим Алю, словно надеялся унести с собой частицу их тепла, чистоты и, может быть, ее самой.

Как - то Аля сказала мне, что летом уедет в Москву учиться. С тех пор меня не покидало тягостное ощущение разлуки, и как бы вне связи с этим я заводил разговоры о том, что учиться можно и здесь, в нашем городе; вспоминал все нелестные для Москвы пословицы: «Москва слезам не верит», «Москва денежки любит» - и ясно видел, что моя хитросплетенная дипломатия ни к чему не приведет.

В десятом классе еще шли экзамены, а мы уже опять работали в совхозе. Рассчитав примерно, когда должна уезжать Аля, я отпросился в город и успел как раз во - время.

Когда я вошел в знакомый дом и увидел, что все вещи в нем сдвинуты, на полу стоят открытые чемоданы, а у Алиной мамы заплаканные глаза, то понял, что надвинулось то непоправимое и страшное, чего я тайно боялся все это время.

Аля снимала со стены свои картинки. Я не сказал ни слова, а только посмотрел на Алю и увидел, что у нее тоже заплаканные глаза и красный кончик носа.

- Вот и уезжаю, - сказала она. - Сейчас здесь хаос и все злющие... Ты иди. Мы с тобой увидимся на вокзале. Придешь?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.