Деньги говорят. Но вы, может быть, думаете, что в Нью-Йорке голос старенькой десятидолларовой бумажонки звучит еле слышным шепотом. Что ж, отлично, пропустите, если угодно, мимо ушей рассказанную sotto voce автобиографию незнакомки. Если вашему слуху милей рев чековой книжки Джона Д., извергаемый из разъезжающего по улицам мегафона, дело ваше. Не забудьте только, что и мелкая монета порой не полезет за словом в карман. Когда в следующий раз вы подсунете лишний серебряный четвертак приказчику из бакалейной лавки, дабы он пощедрей отвешивал вам хозяйское добро, прочтите-ка сперва четыре слова над головкой дамы. Колкая реплика, не правда ли?

Я – десятидолларовый казначейский билет выпуска 1901 года. Вы, наверно, видели такие в руках у кого-нибудь из ваших друзей. На лицевой стороне у меня изображен бизон американский, ошибочно называемый зубром пятьюдесятью или шестьюдесятью миллионами американцев. Головы капитана Льюиса и капитана Кларка украшают края. С тыльной стороны в центре сцены стоит, грациозно взгромоздившись на оранжерейное растение, то ли Свобода, то ли Церера, то ли Мэксин Эллиот. За справками обо мне обращайтесь: параграф 3588, исправленный устав. Если вы вздумаете разменять меня, дядюшка Сэм выложит вам на прилавок десять звонких полновесных монет – право, не знаю, серебряных ли, золотых, свинцовых или железных.

Рассказываю я немного сбивчиво, вы уж простите – прощаете? Я так и знала, благодарю – ведь даже безымянная купюра вызывает этакий раболепный трепет, стремление угодить, не правда ли? Понимаете, мы, грязные деньги, почти начисто лишены возможности шлифовать свою речь. Я отродясь не встречала образованного и воспитанного человека, у которого десятка задержалась бы на больший срок, чем требуется для того, чтобы доставить ее к ближайшей кулинарной лавке.

Для шестилетней у меня весьма изысканное и оживленное обращение. Долги я отдаю так же исправно, как провожающие в последний путь покойника. Каким только хозяевам я не служила! Но и мне однажды довелось признать свое невежество, и перед кем? Перед старенькой, потрепанной и неопрятной пятеркой – серебряным сертификатом. Мы повстречались с ней в толстом, дурно пахнущем кошельке мясника.

– Эй ты, индейская принцесса, – говорю я, – хватит охать. Не понимаешь разве, что тебя уже пора изымать из обращения и печатать заново? Выпуск всего лишь 1899 года, а на что ты похожа?

– Ты, видно, думаешь, раз ты бизонша, так тебе положено без умолку трещать, – отозвалась пятерка. – И тебя бы истрепали, если бы держали целый день под фильдеперсом и резинкой, когда температура в магазине ни на градус не опускается ниже восьмидесяти пяти.

– Не слыхивала о таких бумажниках, – сказала я. – Кто положил тебя туда?

– Продавщица.

– А что такое продавщица? – вынуждена была я спросить.

– Это уж ваша сестра узнает не раньше, чем для их сестры наступит золотой век, – ответила пятерка.

Но тут из-за моей спины подала голос двухдолларовая банкнота с головой Георга Вашингтона.

– Ишь, барыня! Ей фильдеперсовый чулок не по душе. А вот если бы засунули тебя за хлопчатобумажный, как сделали со мной, да донимали весь день фабричной пылью, так что даже расчихалась эта намалеванная на мне дамочка с рогом изобилия, что ты запела бы тогда?

Этот разговор состоялся на следующий день после моего прибытия в Нью-Йорк. Меня прислал в бруклинский банк один из их пенсильванских корреспондентов в пачке таких же, как я, десяток. С тех пор мне так и не пришлось свести знакомство с «кошельками», в каких побывали мои пятидолларовая и двухдолларовая приятельницы. Меня прятали только за шелковые.

Мне везло. Я не засиживалась на месте. Иногда я переходила из рук в руки раз по двадцать в день. Мне была знакома изнанка каждой сделки; о каждом удовольствии моих хозяев опять-таки радела я. По субботам меня неизменно шваркали на стойку. Десятки всегда шваркают, а вот банкноты в доллар или два складывают квадратиком и скромно кладут бармену в руку. Постепенно я вошла во вкус и норовила либо нализаться виски, либо слизнуть со стойки расплескавшийся там мартини или манхэттен. Как-то ездивший с тележкой по улице разносчик вложил меня в пухлую засаленную пачку, которую носил в кармане комбинезона. Я думала, мне уж придется позабыть о настоящем обращении, поскольку будущий владелец универсального магазина жил на восемь центов в день, ограничив свое меню мясом для собак и репчатым луком. Но потом разносчик как-то оплошал, поставив свою тележку слишком близко от перекрестка, и я была спасена. Я до сих пор благодарна полисмену, который меня выручил. Он разменял меня в табачной лавочке поблизости от Бауэри, где в задней комнате велась азартная игра. А вывез меня в свет начальник полицейского участка, которому самому в этот вечер везло. Днем позже он меня пропил в ресторанчике на Бродвее. Я так же искренне порадовалась возвращению в родимые края, как кто-нибудь из Астеров, завидев огни Чаринг-Кросса.

Грязной десятке не приходится сидеть без дела на Бродвее. Как-то раз меня назвали алиментами, согнули и упрятали в лайковый кошелек, где было полно десятипенсовиков. Они хвастливо вспоминали бурный летний сезон в Осининге, где три хозяйкины дочки то и дело выуживали какую-нибудь из них на мороженое. Впрочем, эти младенческие кутежи – просто бури в стакане воды, если сравнить их с ураганами, которым подвергаются купюры нашего достоинства в грозный час усиленного спроса на омары.

О грязных деньгах я услышала впервые, когда милейший Ван Кто-то-там швырнул меня и несколько моих подружек в уплату за пригоршню фишек.

Около полуночи разухабистый и дюжий малый с жирным лицом монаха и глазами дворника, только что получившего надбавку, скатал меня и множество других банкнот в тугой рулон – «кусок», как выражаются загрязнители денег.

– Запиши за мной пять сотен, – сказал он банкомету, – и пригляди, чтобы все было как следует, Чарли. Хочется мне прогуляться по лесистой долине, пока на выступе утеса играет свет луны. Если кто-нибудь из наших влипнет в переделку, в левом верхнем отделении моего сейфа лежат шестьдесят тысяч долларов, завернутые в юмористическое приложение к журналу. Держи нос по ветру, но не бросай слова на ветер. Пока.

Я оказалась в обществе двух двадцаток – золотых сертификатов. Одна из них сказала мне:

– Эй ты, «новенькая» старушка, повезло тебе. Увидишь кое-что занятное. Сегодня старина Джек собирается в одном ресторане все разделать под орех.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.