Статистика утверждает, что ежегодный прирост коронарных больных в мире составляет около 10 миллионов человек. Статистика утверждает, что болезням сердца подвержены преимущественно мужчины, преимущественно северяне, преимущественно курильщики, преимущественно люди, психически неуравновешенные, преимущественно те, кто чаще испытывает отрицательный стресс, преимущественно... и так далее. Поисками панацеи от инфаркта, этого наиболее массового недуга человечества, заняты тысячи клиник, лабораторий, энтузиастов-профессионалов и любителей всего мира. Авторитетные и менее авторитетные издания, специальная и массовая периодическая печать регулярно посвящают вопросам профилактики и лечения различного рода сердечных заболеваний огромное количество статей, предлагая множество способов уберечься от инфаркта. Как-то: финский душ по утрам, отказ от жирной пищи, алкоголя, кофе, телевизора, курения, телефона, бег на длинные дистанции, размеренный образ жизни, положительные эмоции, горный климат, мумиё – словом, беспредельное число средств, которые не дадут вам умереть от инфаркта.

Но странная вещь, у абсолютно здоровых людей вдруг начинает болеть сердце только потому, что они стали частыми визитерами кардиологов. Им «показалось», и они пошли к врачу. Специалисты ясно дали понять, что они здоровы, а они не поверили и пошли к другим. Так до тех пор, пока электрокардиограф не зафиксировал отклонения от нормы. К сожалению, так бывает. И медики знают природу подобных заболеваний как психическую.

Бывает и обратное. Коронарным больным делали скальпелем два элементарных надреза на груди, а затем говорили, что они благополучно перенесли сложную операцию на сердце. Больным становилось лучше действительно, ибо они были абсолютно уверены, что теперь их сердце в порядке. Правда, на Западе, где пользовались таким вот хирургическим внушением, не очень охотно сообщали о том, насколько продолжителен его эффект. Как бы там ни было, и этот метод можно причислить к числу гуманных, если он дарует еще три – пять лет жизни больному.

Время от времени мир потрясают сенсационные сообщения о грандиозном успехе врачей какой-либо страны. Вспомните эксперименты Барнарда, Колесова, Демихова, французских, американских, японских врачей. Иным из этих экспериментов суждено было потом стать методами лечения, иным так и остаться экспериментами. Потому что внезапная удача оказывается случайной, потому что у операций на сердце слишком много сопутствующих, трудноразрешимых проблем. И тем не менее наука о лечении сердечных заболеваний движется вперед, через поражения и победы, удачи и ошибки, через тысячи экспериментов к надежным эффективным методам. И наш рассказ – об одном из передовых центров этой науки: об институте сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева.

...Как же это начинается? Чаще всего человек ощущает резкую боль в груди, ему трудно дышать, боль скользит к левому плечу, к ключице, падает вниз, плохо поддается локализации. Человек обливается потом, его сердце сбивается с ритма. Врач диагностирует ишемическую болезнь, предвестницу инфаркта миокарда. Больной проходит детальное обследование, вживается в свой недуг, начинает смотреть на мир глазами «сердечника». Лечащий врач, который еще несколько дней назад не подозревал о существовании капитана второго ранга Быкова, ныне кардиологического больного палаты № 2, уже знает, что дочь Быкова поступает на юридический, что Быков пьет только сухое вино и крепкий чай, что Быков любит читать английские детективы, что у него были неприятности по службе, что жена Быкова приехала в Москву вслед за ним и живет в гостинице «Алтай». И еще очень много, что вольно или невольно узнает человек, которому вверяет жизнь другой человек.

Быков тоже теперь знает, что его лечащий врач болеет за ЦСКА, что вступил в кооператив на двухкомнатную, что курит только «Яву», что ему не удалось подписаться на приложение к «Огоньку» и так далее. Таково необходимое условие их взаимоотношений. Условие полной откровенности и взаимного доверия, без которого невозможно найти единственно верное решение. Операция, которая ему предлагается, пока еще сопряжена с немалым риском. Но без нее вероятность смертельного исхода еще больше. У Быкова тяжелейшее поражение сердечных сосудов.

Это значит: какой-то из участков сердечной мышцы, не получивший достаточного количества кислорода, постепенно омертвевает. Причина, как правило, – атеросклероз венечной артерии, происхождение которого до сих пор одна из загадок медицины. Развитие атеросклероза приводит к тому, что стенки сосудов утолщаются и прерывают доступ крови и кислорода в мышцу. Так вот, хирурги должны исправить закупоренный сосуд, открыть доступ кислорода к пораженному участку. В зависимости от величины пораженной кислородным голоданием зоны инфаркты – следствие коронарной болезни – бывают небольшими или обширными. Впрочем, плох и тот и другой. За небольшим инфарктом, как гонщик за лидером, часто идет более тяжелый.

Быков должен решить, у него есть для этого несколько дней. «Да» или «нет». Или он согласен на операцию, или... Никакого нажима, человек в его положении должен решить сам.

Я спросил одного из хирургов коронарной группы, что он предпочел бы, оказавшись на месте больного. «Я бы привел в порядок свои дела и... испытал единственный шанс».

Коронарная группа. Ее еще называют в институте «командой». И, как у любой команды, у нее есть капитан, профессор Владимир Семенович Работников, хирург огромного опыта, думающий, требовательный, очень организованный. Есть и тренер, вернее «играющий тренер», но о нем речь впереди. Создание группы было продиктовано жизнью, точнее, ситуацией, сложившейся в коронарной хирургии. Где было много смелых экспериментов, но не было твердого, результативного метода. Не было тогда. Состав группы может меняться, в ней много молодежи, основное звено неизменно: Владимир Работников, Эдуард Казаков, Давид Иоселиани, Виктор Керцман. Дело, которое они начали в очень тесном содружестве с терапевтами, требовало полной самоотдачи, знаний, практики. Каждый из тех, кого я назвал, полностью отвечает этим требованиям. Плюс к этому Казаков очень точный, внимательный оператор. Иоселиани – прекрасный диагност, аналитик, к тому же председатель институтского совета молодых ученых, Керцман – хирург и реаниматор. Работников – и то, и другое, и третье, кроме того, он аккумулирует в себе множество идей, но не таит их, напротив, раздает направо и налево, обладает огромной профессиональной и просто человеческой эрудицией, блестящий собеседник. Ему немногим более сорока, остальные значительно моложе. Они давно сработались между собой, знают сильные и слабые стороны друг друга, умеют постоять за себя и свою идею. А это – качество немаловажное. Особенно в диспутах с теми, кто считает, что без крайней необходимости оперировать на сердце не нужно, что до последней возможности надо поддерживать больного терапевтически. Работников и его группа убеждены, что «идти в сердце» надо – чем раньше, тем лучше: во-первых, в начальной стадии болезни оно сильнее, а значит, больше шансов, что сердце выдержит хирургическое вмешательство, во-вторых, никто не может сказать, когда наступит та самая крайняя необходимость, дожидаясь которую можно потерять больного.

Работников не был первооткрывателем аортокоронарного шунтирования, ряд советских и зарубежных хирургов почти одновременно выполнили подобные операции с далеко не одинаковыми результатами. Метод, тогда еще в стадии эксперимента, был вписан в анналы сердечной хирургии, и не больше. Слишком хлопотным, трудоемким, рискованным казался он пионерам. Работникову и его коллегам предстояло отшлифовать метод, отработать технику операции, что было несравненно труднее, чем добиться одноразового успеха. Он взялся сам и увлек других. А руководил им, направлял его член-корреспондент АМН СССР профессор В. И. Бураковский, которого называют «играющим тренером», потому что ни одна серьезная операция не обходится без него, его рук и мысли. Удивительно точных рук и смелых, неожиданных, ярких мыслей. Он распасовывает идеи, контролирует их воплощение, воплощает сам.

От всех предыдущих метод аортокоронарного шунтирования отличался простотой решения. О том, что он очень сложен технически, говорить не приходится. Но пока это единственно верный и наиболее надежный хирургический путь возвращения к жизни тяжелых больных. Итак, представьте ситуацию: перед строителями железнодорожной магистрали встало непреодолимое препятствие, скажем, обвал. Трасса нужна срочно. Что делать? Обойти препятствие и тем самым соединить важнейший объект с пунктами снабжения. Потребуются дополнительные железнодорожные пути. Не страшно, резервы есть.

Эта аналогия, может быть, не очень удачна, зато точна по смыслу. Судите сами, непреодолимое препятствие – коронарный сосуд, закупоренный пробками. Смысл аортокоронарного шунтирования в том, чтобы, экспроприировав у организма больного одну из подкожных вен, ну, допустим, с бедра, использовать ее в качестве обводной магистрали от восходящей аорты к коронарной артерии, минуя ее пораженный участок. Кровь, несущая кислород, вновь начинает питать сердечную мышцу. Теоретически, казалось бы, все просто. Повторяю, техника операции предельно трудна. Вернее, один из ее этапов: наложение анастомоза – вшивание вены в артерию и аорту.

Несложно выделить подкожную вену, к слову сказать, для организма это абсолютно безвредно, кровь мгновенно находит другой запасной путь по так называемым коллатералям. Относительно несложно войти в сердце, найти, сверившись с данными, полученными способами контрастного исследования, пораженный участок артерии, вскрыть ее, перевести организм на искусственное кровообращение. Дальше – уже волшебство, филигранное рукоделие. В сосуд, диаметр которого редко превышает 2 миллиметра, надо герметически плотно вшить вену, диаметр которой немногим больше. И все это в сердце, точнее, в его левом желудочке, поражаемом инфарктом особенно часто, которое у здорового человека чувствительно к малейшим механическим повреждениям, а у больного, перенесшего инфаркт, оно уже разрегулировано, неадекватно к раздражениям, значит, опасность возрастает во множество раз.

Прежде чем пробовать анастомоз в человеческом сердце, Работников и его коллеги тренировались на муляжах, отрабатывали технику, хронометрировали время, затрачиваемое на этот важнейший этап операции. Его предстояло свести до минимума: любой, самый совершенный аппарат искусственного кровообращения не в состоянии надолго заменить естественный процесс перекачки крови безболезненно для организма. И еще нужно было огромное самообладание, вера в конечный успех, чтобы не пасть духом после первых неудач. А они были, и тут уж ничего не поделаешь, такова природа любого трудного поиска.

Послеоперационный период – ахиллесова пята всех тяжелых больных. Самое блестящее хирургическое вмешательство – полдела, если не треть. Ослабленный организм больного, переведенного в реанимационный блок, больше, чем когда-либо, подвержен инфекции, отрицательно реагирует на любые, пусть даже самые незначительные внутренние и внешние раздражители, отклонения. Вот когда дает себя знать множество доселе скрытых недугов, казалось бы, совсем не имеющих отношения к операционной области. Выходить больного – такова задача хирургов, реаниматоров, терапевтов. Выходить во что бы то ни стало. От постели послеоперационного больного не отходит врач, ни на секунду не прекращают работу высокочувствительные приборы, контролирующие деятельность организма. Никто из врачей, ответственных за жизнь больного, не уходит домой, пока есть опасность.

Да, так все и было. И день за днем группа Работникова продвигалась все дальше. Аортокоронарное шунтирование, двойное АКШ, двойное АКШ и одновременно резекция аневризмы. Десять больных, двадцать, пятьдесят, сто. И сто раз вместе с ними переживают смерть те, кто взял на себя ответственность за их жизни и будет делать это еще сто раз и больше. Столько, насколько хватит их самих.

...В том, что возглавил лабораторию гипербарической оксигенации, это абсолютно неизведанное дело, не кто-нибудь, а Лео Бакерия, ныне один из самых молодых докторов наук института, есть, на мой взгляд, определенная закономерность. Вся предшествующая жизнь его состояла главным образом из того, что он сам находил для себя дела, подобные этому, либо эти дела находили его. Наукой занялся на третьем курсе. Работал санитаром на «Скорой», с утра до ночи пропадал в клиниках. К окончанию института уже имел 10 печатных работ, в основном по хирургии. Отличная защита диплома дала право выбрать диссертационную тему и остаться на кафедре.

Он выбрал оперативные вмешательства в условиях повышенного давления и охлаждения – гипербарическая оксиге нация. Но сначала надо было спроектировать барокамеру. Самому. Идея зажгла других, появились помощники, вернее, сподвижники – студенты первых курсов, оставшиеся верными Бакерии и идее по сей день. Сейчас они уже остепененные научные сотрудники его лаборатории. Тогда они начинали с того, что взяли обычный автоклав, переоборудовали его в экспериментальную барокамеру и разработали методику дистанционного выключения сердца. Попробовали установку на животных. После первой настоящей удачи заняли до стипендии на шампанское, и Бакерия произнес тост за всех присутствующих, в том числе и за первую барокамеру, имевшую тогда весьма непрезентабельную внешность. Она и сейчас стоит в его лаборатории не только как реликвия, но и как подспорье в работе.

Научным руководителем его кандидатской диссертации был академик В. В. Кованое, оппонентом – В. И. Бураковский. И тот и другой признали высокий уровень научной работы, проведенной Бакерией. Кто-то из авторитетов назвал ее весьма интересной, но далекой от ближних проблем хирургии, делом дня завтрашнего. Бураковский пригласил Лео на заведование тогда еще не существующей лабораторией. Это было в 1968 году. 29 декабря 1970 года Бураковский и Бакерия оперировали в настоящей барокамере одиннадцатимесячную девочку с тяжелейшим врожденным пороком сердца. Четверо суток с момента операции ни тот, ни другой не отходили от больного ребенка. Девочка осталась жить. Так наступил день завтрашний. Сейчас в активе Бакерии и его единомышленников более 100 успешных операций.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.