– Объясните попонятней, – говорю я. – Я что-то плоховато разбираюсь и в обстановке и в меблировке.
– Прошу прощения, – отвечает двадцатка. – Старина Джек – владелец этого игорного притона. Сегодня он кутит напропалую: дело в том, что он хотел пожертвовать на церковь пятьдесят тысяч, а у него их отказались взять, потому что, как ему объяснили, деньги эти грязные.
– Что такое церковь? – спрашиваю я.
– Ох, я и забыла, – отвечает двадцатка, – что говорю с десяткой. Откуда же вам знать? Для церковной кружки вы великоваты, для благотворительного базара слишком малы. Церковь – это такой большой дом, где перочистки и салфетки продают по 20 долларов за штуку.
Я не любительница точить лясы с золотыми сертификатами. Молчание – золото. Опять же, не все то золото, что брюзжит.
Зато старина Джек и впрямь был парень золотой. Когда наступало время раскошеливаться, он не вынуждал официанта бегать за полисменом.
Мало-помалу пронесся слух, что Джек исторгает для всех жаждущих питье из камня в безводной пустыне: и все бродвейские молодчики с железной хваткой и луженой глоткой рысью пустились по нашему следу. Не жизнь, а Третья Книга Джунглей – в ней не хватало лишь обложки. Деньги старины Джека, возможно, были и не первой свежести, зато его счета на первосортный камамбер росли с каждой минутой. Сперва его осаждали друзья; затем к ним присоединились шапочные знакомые друзей; затем кое-кто из его недругов закурил трубку мира; а под конец он закупал сувениры для такого множества неаполитанских рыбачек и танцовщиц, что метрдотели, устремившись к телефону, умоляли полицию прислать кого-нибудь и навести хоть какой-то порядок.
В один прекрасный день мы заплыли в кафе, с которым меня связывало тесное знакомство. Когда содружество грузчиков в белых передниках и куртках углядело нас на пороге, главный отшибала этой футбольной команды отдал распоряжение, и все они надели защитные маски, пока не выяснится, затеваем мы Порт-Артур или Портсмут. Но старина Джек не настроен был в этот вечер поощрять деятельность мебельных и стекольных фабрик. Он сидел смирно и уныло напевал «Прогулку». Уязвлен в самое сердце, сказала мне двадцатка, тем, что не приняли его пожертвования церкви.
Пирушка шла, однако, своим чередом, и сам Брэди не сумел бы лучше поставить массовую сцену увлечения искристой жидкостью, которая исторгается из обернутой салфеткою бутылки.
Старина Джек заказал всем еще по одной, расплатился моей соседкой двадцаткой, и сверху пачки оказалась я. Он положил пачку на стол и послал за хозяином.
– Майк, – сказал он, – от этих денег отказались хорошие люди. Возьмете их, дьявола ради, за свой товар? Мне сказали, они грязные.
– Возьму, – говорит Майк, – и положу их в ящик рядом с банкнотами, уплаченными дочке священника в обмен на благочестивые поцелуи на церковном базаре, затеянном, чтобы еще в одном приходе построить дом, где поселится дочка священника.
В час пополуночи, когда грузчики собирались отгородить от нового притока посетителей зал, где все текло по-прежнему, в дверь вдруг шмыгает какая-то женщина и подходит к столику старины Джека. Вы, конечно, видели таких – черная шаль, нечесаные космы, лохмотья, бледное лицо, а глаза, как у архангела и в то же время как у хворого котенка, – короче, одна из тех женщин, которые всегда озираются, опасаясь то автомобиля, то патруля, охраняющего город от нищих. И вот эта женщина, не говоря ни слова, останавливается возле нас и глядит на деньги.
Старина Джек встает, отделяет меня от пачки и с поклоном вручает женщине.
– Мадам, – говорит он, точь-в-точь как актеры, которых мне довелось слышать, – вот грязная купюра. Я игрок. Эта купюра досталась мне сегодня от юноши из благородной семьи. Как он заполучил ее, не знаю. Если вы окажете мне честь принять ее, она ваша.
– Сэр, – сказала женщина. – Я пересчитывала и укладывала в пачки тысячи таких купюр, когда они безупречно чистыми выходили из печатного станка. Я работала в министерстве финансов. Один из видных чиновников министерства устроил меня туда. Вы говорите, они утратили сейчас чистоту. Если бы вы только знали... но я ничего не скажу. Благодарю вас от всего сердца, сэр, благодарю вас... благодарю.
Куда, вы думаете, она потащила меня чуть ли не бегом? В булочную. Старина Джек не успел оглянуться, а она уже что было духу мчалась в булочную. Там она меня разменяла и выдала рекордный кросс с дюжиной булочек и ломтем сладкого рулета величиною с колесо. Я, конечно, тут же потеряла ее из виду, меня засыпали деньгами, и я лишь думала: где-то меня разменяют завтра – в аптеке или в строительной конторе?
Неделю спустя я столкнулась с одной из долларовых бумажек, которыми булочник сдал той женщине сдачу.
– Привет, Е-35039669, – говорю я. – Это не вами ли в прошлую субботу выплачивали с меня сдачу?
– Угу, – ответствует эта солистка со свойственным ей красноречием и светским лоском.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.