Часто говорят: «уроки жизни», «наука жизни». А существует ли она, наука о том, как нам жить? Ведь, честно говоря, живем мы, как живется, день ото дня. Конечно, руководствуемся определенными правилами (нравственными и юридическими), но в учебники и руководства «по жизни» не заглядываем, да и нет их, таких учебников. Но чем больше живешь, тем яснее становится, что процесс жизни требует все же особого умения жить – не путать с обывательским понятием «уметь жить», то есть всячески устраиваться и приобретать, приобретать... Материальные блага – дело, конечно, необходимое, тут сомнений быть не может, и речь идет не об отрицании их (что было бы лицемерием), а о самом понятии жизненной прочности. Иным кажется, что она заключается именно в материальном, в том, что построено из кирпича, бетона, металла, дерева (действительно ведь прочность!), но сколько раз приходилось всем нам видеть, как эта прочность разлетается в куски (а дача, квартира и прочее теряют ценность, раздираемые в дележке) исключительно по невежеству, из-за неумения людей жить друг с другом. Умение жить – это умение построить прочный мир человеческих отношений, а это – дело сложное, тонкое, требующее предвидения, искусства, и без знаний тут не обойтись. Вот почему нас не может не интересовать опыт предыдущих поколений, не только общий, коллективный, закрепленный в законах или, предположим, в литературе, но и личный опыт, для каждого человека свой. Он особенно интересен, этот опыт, если речь идет о крупных личностях, о людях, которых, называют великими. Мы с интересом, порой даже с жадностью читаем биографические страницы – не из одного праздного любопытства (хотя и оно тут присутствует), но и потому, что нам важно понять, как эти люди решали свои житейские дела, как справлялись с заботами, как строили свои любовные, семейные, дружественные отношения. И тут нам безмерно интересен опыт великого Пушкина. Вот уже почти полтораста лет, как поэта нет на свете, но магнетическое притяжение его личности, собственное его обаяние для нас не ослабевают, а наше горе от потери так живо, будто дуэль была только вчера.

Итак, Пушкин.

В молодости он, как известно, был влюбчив, непостоянен. его многочисленные любовные истории приносили женщинам не только радость, но нередко и горе. Такое было время: разгульная удаль, любовные похождения, кутежи, дуэли – все это не только не бросала тени на молодого человека (на мужчину, конечно, не на женщину), но даже способствовало его светской славе. Этот юный Пушкин-повеса никак не должен заслонять от нас другого, зрелого Пушкина, глубоко серьезного, обладавшего высоким чувством ответственности перед жизнью и людьми.

Когда в Москве и Петербурге пошли слухи о предстоящей пушкинской женитьбе, многие пророчили поэту творческий спад (ярче всего это проявилось в письме Е. М. Хитрово, женщины безнадежно и до конца жизни влюбленной в Пушкина: «Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий – что полное счастье, прочное, продолжительное, и, в конце концов, немного однообразное, убавляет способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта!»). Но вот Пушкин получил анонимное письмо, где говорилось обратное: охваченный «небесным пламенем любви», поэтический гений поэта воспарит снова.

Пушкин был тронут. «К доброжелательству досель я не привык, – писал он в своем стихотворном ответе, – и странен мне его приветливый язык». «Холодную толпу» не заботит счастье поэта, жалуется он. «любители искусств» даже полагают, будто несчастья – «внезапное волненье, утрата скорбная, изгнанье, заточенье», – все это полезно творческому процессу. «Тем лучше! – говорят они, – наберет он новых дум и чувств и нам их передаст». Трудно сказать, кто был прав в этом споре, если говорить вообще о пушкинской судьбе, но, поскольку речь идет о периоде жениховства, этот период тревог и неустойчивости, осложненный к тому же тяжким холерным пленом, надо думать, сильно способствовал тому невиданному взлету поэта, который называется первой Болдинской осенью. Она изучена по дням, чуть ли не по минутам, эта осень, пушкинисты вслушались в интонацию каждой строки, а нам интересно было бы снова просмотреть ее, на этот раз с точки зрения предстоящего Пушкину жизненного перелома – женитьбы.

Итак, осень 1830 года. Давно отмечено: на улице ясный сентябрь, а в душе поэта почему-то «мчатся тучи, вьются тучи» и в мутной мгле с воем кружатся бесы.

Пушкин написал «Бесов» 7 сентября, а на следующий день – знаменитую элегию «Безумных лет угасшее веселье...» – уже впрямую о собственной судьбе.

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино – печаль минувших дней

В моей душе чем старе. тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать:

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать:

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья.

Порой опять гармонией упьюсь

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть – на мой закат печальный

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.