Блеснет любовь улыбкою прощальной.
«Я жить хочу» – из тисков тоски, тревоги, дурных предчувствий он вырывается в жизнь, в надежду: мыслить и страдать, это наверняка; улыбка любви – она может быть, да и то с грустью.
«Мой путь уныл», а в будущем только «труд и горе» – так пишет счастливый жених накануне женитьбы. Счастливый, стало быть, в кавычках? Именно так и скажут потом его биографы, а в те дни друзья подозревали даже, будто он рад был бы уклониться от этой женитьбы. Сам Пушкин против подобной трактовки протестовал. «Как же не стыдно было тебе понять хандру мою, как ты ее понял? хорош и Дельвиг, хорош и Жуковский. Вероятно, я выразился дурно: но это вас не оправдывает. Вот в чем было дело: теща моя отлагала свадьбу за приданым, а уж. конечно, не я. Я бесился. Теща начинала меня дурно принимать и заводить со мною глупые ссоры; и это бесило меня. Хандра схватила, и черные мысли мной овладели. Неужто я хотел иль думал отказаться? но я видел уж отказ, и утешался чем ни попало». Письмо это писано П. А. Плетневу 29 сентября, но раньше, 9 сентября, через день после «Бесов» и на следующий день после «Элегии» («Безумных лет...»), он пишет тому же Плетневу: «Я писал тебе премеланхолическое письмо, милый мой Петр Александрович... Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю». Этот отдых обернулся могучим творческим взлетом. Но для нас сейчас самое важное в том, что Болдино 1830 года – это подведение жизненных итогов, великая перестройка судьбы, энергичная подготовка к будущему.
Пушкин очень ждет его – и боится. И готовится к нему с серьезностью человека ответственного.
Сперва – прощание с прошлым. Он перебирает, пересматривает прожитую жизнь и как бы от нее отрекается. Тема раскаяния раньше с необыкновенной силой звучала в пушкинской поэзии, теперь для нее существует непосредственный повод. Его холостяцкие похождения, умноженные к тому же стоустой молвой, теперь аукаются ему тревогой: встревожена не только теща, но и сама юная Наталья Николаевна: будущая жена его в сомнениях, в недоверии, и у нее, увы, есть к тому основания.
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья.
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня...
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей...
Итак, в ходе душевной работы болдинского периода первое дело – прощание Пушкина с веселым, бурным холостым прошлым.
Есть где-то его живая любовь, с ней он прощается просто, без романтических призывов, с глубокой печалью. Мы не знаем, кто была эта женщина (у каждого пушкиниста, кажется, есть свой прототип этой «утаенной любви», прошедшей, как полагают, через всю пушкинскую жизнь). Нам важно, что в преддверии женитьбы он простился навек и с этой любовью.
Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга.
Как друг, обнявший молчадруга
Пред заточением его.
Эти трагические строки написаны 5 октября, в удивительный день, когда был начат «Домик в Коломне». Как бы ни развивалась мысль поэта, по каким бы течениям ни шло его настроение, все равно глубинная работа итогов, надежд и планов в душе его не останавливалась. А планы его, несмотря на все тревоги и дурные предчувствия, были четкими и продуманными.
Пушкин, бездомный всегда, включая детские годы, собирался строить свой Дом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Сергей Вонсовский, академик, председатель президиума Уральского научного центра
Как начинались вальс и танго