Продолжение «начала»

Неожиданно мы заговорили о Жанне д'Арк.

Ну, а если бы Паше Строгановой не предложили сыграть Жанну д'Арк, как бы она открыла себе ж всем себя? Как бы тогда она доказала незаурядность свою, человеческую талантливость? И не слишком ли Жанна – сильное доказательство для Паши Строгановой?

Я не буду дословно пересказывать того, о чем и как мы спорили с актрисой, То мы говорили о девчонках – простеньких и непритязательных, которые со школьной скамьи ушли в войну и обрели бессмертие. («И вот Паша могла бы так».) То мы говорили о том, что мужество ведь необходимо ив самой наиповседневнейшей повседневности. Чтобы сказать человеку, который рядом, все, что ты о нем думаешь. Чтобы уйти от любимого человека, если стало ясно, что он слаб душой и предает и себя и тебя. Чтобы иметь силу отвернуться от друзей, если ты понял, что они, не друзья. Чтобы быть честным перед самим собой и перед всеми.

Да, надо иметь великое мужество обрести себя в жизни, вырваться из того, что не твое, что сковывает тебя по рукам и ногам, и смело идти по обретенному пути, каким бы трудным, каким бы тяжелым он ни был.

И чем больше мы говорили, и спорили, и не соглашались, тем больше я понимала, что в лице Инны Чуриковой передо мной редкий представитель человеческой породы – именно человеческой, а не только творческой. И я не знаю, как это назвать. Но, пожалуй, можно было бы применить слово «максимализм».

И вот когда я это поняла, то все стало для меня проясняться. И отношение Чуриковой к своим прежним ролям, и ее отношение к ролям нынешним, и откровенное нежелание говорить об этих нынешних ролях («Все сказано на экране, а словами ничего не объяснишь, да и не надо объяснять»).

Отлично помню свое первое и самое, пожалуй, сильное ощущение после просмотра «В огне брода нет». Это была... растерянность. То есть я все чувствовала: и неожиданность фильма, его социальной и философской концепции, и его эмоциональную агрессивность, и яростный натиск талантливости всех, кто его сделал. Может быть, от этого натиска и была растерянность? Прошло два года. Появился фильм «Начало». И снова я вышла из зала с определенным чувством смятенности. И снова стала пытаться «раскручивать» это чувство. И случилось совсем странное – теперь, уже задним числом, резкий натиск ленты «В огне брода нет» казался оправданным и временем, и историей, и определенностью социального и временного типа. Здесь же, в «Начале», сочленение Паши и Жанны виделось лишь изысканнейшим, тончайшим и сложнейшим кинематографическим приемом.

А главное, думалось: почему работы талантливой актрисы так странно воспринимаются? Каждое ее достижение осознается многими только спустя годы. Годы, как любят писать журналисты, для актрисы кино «необратимые». Лично мне виделась эта проблема как чисто творческая, уходящая всем своим существом в особую природу дарования Чуриковой. Мне виделась проблема и теоретическая, когда мы порой так произвольно делим путь актера на удачи и неудачи, на открытия и провалы, когда не умеем или не хотим увидеть тенденцию, не умеем быть к актеру бережными и готовы «разнести его в пух и прах» за первую попавшуюся плохую роль.

...С тех пор прошло несколько лет. Споры вокруг Инны Чуриковой и фильмов Глеба Панфилова – хотела сказать, затихли. Но нет, вот и о последнем их фильме, «Прошу слова», опять ведь спорили. Но спорили уже по-другому. Явление Чуриковой, если хотите, «феномен Чуриковой» уже в общем-то вошел в повседневность искусства. По правде сказать, это само по себе уже достаточно любопытное явление – каким образом то, что еще вчера казалось нам таким непривычным, почти неудобоваримым, вдруг становится повседневным, а назавтра – уже чуть ли не классикой. А разве мы уже не можем так именно говорить сегодня о фильмах «В огне брода нет» и «Начало»?

Нет, здесь нужны не только годы и не только. время, Здесь нужна еще и очень большая работа самого искусства по формированию, по воспитанию умов. Сделать зрительское восприятие более гиб-. ким, более сложным, многослойным – вот в чем эта работа. Да, героини Чуриковой нетипичны, они скорее единственны, уникальны. Много ли найдешь таких Теткиных и Строгановых? Да, они родятся в самой гуще реальной жизни, Но родятся редко, очень редко. Чтобы понять эту мысль, сравните этих героинь хотя бы с девчонками нашего кино тридцатых – сороковых годов, теми, кого играли Серова, Смирнова, Федорова, Целиковская. Те были обычные, как все, и в этом тогда было завоевание нашего кинематографа, Эти необычные, непохожие, ж сегодня в этом открытие. Хотя все мы понимаем, без тех девчонок в красных косынках не было бы этих: искусство движется своими сложными путями, осваивая разные пласты жизни, по-разному откликаясь на запросы времени.

В своем последнем кинофильме, «Прошу слова», Чурикова как бы прикасается к привычному пласту жизни – вот если бы та девчонка тридцатых-сороковых пережила войну и выросла, то она стала бы Елизаветой Уваровой, председателем горисполкома, или, как сейчас принято говорить, мэром.

Чурикова обращается к обычной для наших дней биографии – фабричная работница, спортсменка, общественница, наконец, депутат, наконец, председатель горсовета. Не потому ли – в знак воспоминания о нашем кино сороковых годов – и сцены-воспоминания о фабричной молодости сделаны, пожалуй, именно в манере того кино? Даже под песни Леонида Утесова, которые здесь звучат несколько ностальгически, когда молодая Лиза Уварова в футболке гуляет в камышах со своим будущим мужем, стреляет в тире на соревнованиях, выходит из роддома с первенцем на руках? Думала ли она, что эта речка, где она бездумно и счастливо колобродила, станет предметом ее неусыпных горсоветовских забот? Мост-то ведь просто необходимо перекинуть на противоположный берег, чтобы освоить новые микрорайоны? Думала ли, что и их первенец так трагически, так нелепо погибнет, убитый выстрелом из ее именного оружия – оружия ворошиловского стрелка? Думала ли, что столько высокого и трудного будет ее ожидать в будущей жизни, которая начиналась так бездумно и легко?

«Ворошиловский стрелок» – эти слова пройдут через весь фильм своеобразным рефреном. «Ты – ворошиловский стрелок, была, есть и будешь», – говорит ей муж, Сергей Уваров. Ну что ж, ей приходится иногда принимать, мгновенные и очень серьезные решения, как, скажем, с тем домом, который дал трещину и в котором сейчас, ничего не подозревая, празднуют свадьбу, а ее нельзя нарушить. Как и вообще покоя людей, живущих в нем.

Да, ее может наповал сразить пуля, посланная в Сальвадора Альенде, – для нее нет и не может быть просто отвлеченных новостей в бушующем вокруг огромном мире.

И она может вдруг схватить половую тряпку и начать яростно мыть полы в доме, когда никак не решается ее заветный вопрос о заветном мосте.

Да, она ворошиловский стрелок, была, есть и будет. Это значит, что жизненное кредо ее ясно и определенно «по гроб жизни», – Чурикова этого не скрывает. Как не скрывает своего понимания, что кто-то может осудить ее героиню за то, что пришла на работу сразу же на другое утро после похорон сына. Не скрывает и ее прямолинейности, быть, может, даже негибкости, в разговоре с местным драматургом (Василий Шукшин). Да, вот она такая, но ведь иной она и быть не может...

Прямолинейность, прямота... Но простота ли? И можно ли назвать ее Уварову простой, как бы ни была заурядна ее биография? Нет, конечно, нет. В чем-то и не стоит, пожалуй, бояться здесь этого сравнения, ее Уварова – это «Член правительства» на новом витке времени. Будем говорить не столько о фильмах, сколько об образе. О типе. Но ведь время-то не стояло на месте, оно катилось «весомо и зримо», грохотало железной лавиной: Уварова просто не могла быть такой, как Александра Соколова, хотя, по сути, это одна и та же героиня, только повзрослевшая ровно на тридцать лет жизни страны.

...Недавно, мы увидели Чурикову еще в одной роли – Любови Яровой. О телефильме уже тоже и писали и говорили. Понятен поиск актрисой нестандартных решений, какого-то нового подхода к одной из самых «сценических» по традиции ролей. советской классики. Не во всем этот поиск удался, но ощущается его направленность, тенденция. Актриса ищет и в чисто внешнем плане – ее Яровая так разительно непохожа на ту, какой сыграла ее великая Вера Пашенная. Хорошо это или плохо? На этот вопрос не ответишь однозначно. Глядя на Чурикову, ощущаешь трудную, не очень Обеспеченную юность, борьбу, тягу к знанию, сопряженную с повседневной заботой о куске хлеба, о самом насущном – об одежде, о пристанище, об очаге – быть может, нам придет на ум «Курсистка» Ярошенко. Чурикова стремится снять хрестоматийный глянец традиций со своей героини, вернуть ее к повседневности, к земле, к простым заботам. Она вся не в пламенно-красных, но в серо-черных, почти черноземных тонах. Помните, Панова бросает ей: «Учительница... А вы сами-то много учились?» «Очень мало, к сожалению», – отвечает Яровая.

И ее работа в революции – это тоже черный хлеб: не подвиг, но ежедневная трудная, кропотливая работа подполья.

Пожалуй, меньше занимает актрису ее личная драма, для многих исполнительниц становившаяся центральной. Чурикова хочет говорить о другом – о судьбе женщины, естественно пришедшей под знамена новой жизни...