Пою тебе, моя страна

– Много. Все, – отвечала я.

Владимир Григорьевич Захаров, композитор, чьи песни пела вся страна, улыбнулся. Рассмеялись и члены комиссии. Спела я несколько песен в разной тональности, а через два часа огласили список принятых в хор. Я ушам своим не поверила, когда произнесли мою фамилию. Пошла выяснять, уж не ошибка ли. Оказалось – нет, не ошибка. Так решилась моя судьба.

Годы, проведенные в хоре Пятницкого, и самые дорогие и самые важные в моей творческой судьбе.

Отношение Захарова ко мне было по-отечески теплым, трогательным. В 1949 году меня постигло большое горе – умерла мама. В эти страшные дни я потеряла голос. Более трех месяцев Захаров не хотел верить, что голоса нет, звал на помощь врачей, поддерживал, как мог. Но время шло, а голос не возвращался. Я не выдержала, подала заявление об уходе. Устроилась в типографию брошюровщицей. Окунулась в энергичный ритм работы нового коллектива, и дела у меня пошли. Вот уж поистине говорят: «Время – лучший лекарь». Спустя долгие дни. недели я что-то запела и вдруг поразилась: голос вернулся! Я захлебнулась от счастья: пою! Взяла повыше, посильнее – звучит! Тогда, не задумываясь, я и побежала снова в хор. Ему отдано тринадцать лет жизни. Тринадцать лет прекрасной школы познания русской народной песни и секретов ее исполнения.

Кстати, хочу посоветовать тем юношам и девушкам, кто ощущает тягу к песне: не торопитесь в солисты. Если у вас есть голос, слух, учитесь петь в народных любительских хорах, развивайте свой вкус, старайтесь проникнуть в самую глубину народной песни – и тогда путь в профессиональное искусство вам будет открыт. Только в хоре можно пройти настоящую певческую школу, развить дикцию, научиться правильному дыханию, поставить голос. И самое главное – не стремитесь кому-то подражать: копия всегда останется копией. Вот некоторые девушки мне пишут: «Меня называют Зыкиной...» Но, дорогие вы мои, это-то как раз и плохо. Надо, обязательно надо иметь свою манеру исполнения, свой стиль.

Когда-то в хоре Пятницкого пели сестры Клоднины.

Я была младше их, только начинала делать первые шаги на сцене. И потому пела их репертуар, стараясь прилежно воспроизвести интонационный рисунок каждой песни, характерный для Клодниных. Вскоре почувствовала: копирование не приносит мне ни радости, ни творческого удовлетворения. Песни у меня вызывали совсем иные ассоциации и. значит, требовали иных музыкальных красок. Так подспудно я пришла к уверенности в том, что важно иметь «свой» голос.

Конечно, петь на профессиональной сцене очень трудно. Петь хорошо – еще сложнее. Двадцать, а то и более песен в одном концерте – это огромная нервная нагрузка, нелегкий физический труд. И. С. Тургенев даже сравнивал работу певца с тяжелой крестьянской работой. Однажды после моего сольного концерта за кулисы зашли космонавты. «Ну и перегрузочки у тебя, Люда. Под стать космическим», – удивился Юрий Гагарин, взглянув на мое уставшее лицо. И действительно, после иного концерта чувствуешь себя то ли больной, то ли опустошенной и только через два-три часа приходишь в себя.

Именно работа в хоре научила меня постигать сущность песни умом и сердцем. Счастливая судьба свела здесь с профессором Московской консерватории Анной Васильевной Рудневой, известной собирательницей фольклора, выдающимся знатоком народной песни. Я не знаю, кто еще у нас в стране так хорошо знает культуру разных народов, всевозможные стили и манеры исполнения русской песни, как Анна Васильевна. У нее я научилась петь без сопровождения, улучшила чистоту звучания голоса. Под ее влиянием формировался и мой музыкальный вкус.

Кропотливая, подчас изнурительная работа не пропала даром – за годы, проведенные в хоре, я пять раз становилась лауреатом различных фестивалей и конкурсов, в том числе и московского Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В 1960 году был объявлен Всероссийский конкурс артистов эстрады. После некоторых раздумий – а так хотелось быть первой – решилась в нем участвовать. Думала: выйдет – хорошо, нет – брошу петь. От музыкального сопровождения отказалась, песни наметила такие: «Сронила колечко», «Ты подуй, подуй, ветер низовой», «Утушка луговая». Старалась петь так. будто и нет никакого конкурса. И вот удача. Исполнилась моя мечта стать солисткой. Никто не видел, как я плакала от счастья, буквально на крыльях летела домой. чтобы показать близким заветный диплом лауреата. Члены жюри И. П. Яунзем, М. П. Максакова. Л. А. Русланова добрыми словами напутствовали в самостоятельную артистическую жизнь. Так я стала солисткой и получила приглашение из Москонцерта.

Признаюсь, поначалу зрители встретили меня с прохладцей. На эстраде тогда царила частушка. Имена Марии Мордасовой, Клавдии Коток. Екатерины Семенкиной не сходили с афиш. А я частушек петь не умела, мне этого было не дано. Решила попробовать петь русские народные песни.

Но поначалу занялась самообразованием: засиживалась в библиотеке, узнавая многое из истории песни, фольклора. Очень упорно работала и над голосом. Чтобы не докучать соседям, которые утром и вечером слышали через стенку в «коммуналке» мои упражнения, уезжала из города куда-нибудь подальше – в лес, на реку, там легче вслушиваться в свой голос, находить те краски, которые согревают сердце.

В 1964 году я поступила в музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова. И опять судьба свела меня с замечательным педагогом по вокалу Е. К. Гедевановой. Елена Константиновна бережно – другого слова я просто не могу подобрать – работала со мной над дикцией, постановкой голоса, чтобы он не «шатался», не вибрировал, чтобы сохранялся тембр и не форсировался звук. Приходилось тяжело – слишком много надо было разучивать упражнений. Училась постигать и поэтическое богатство музыки, сложность симфонических произведений. В этом мне помогала много лет проработавшая в училище Розалия Яковлевна Подгорная. Из-за частых гастрольных поездок систематической учебы не получалось. Но когда выпадали свободные дни, я приходила к ней в девять утра и уходила в час ночи – Подгорная не жалела ни времени, ни сил, отдавая все, чем сама владела. Она научила пониманию богатырской эпики Бородина, сказочности Римского-Корсакова, дерзновенного порыва Бетховена, одухотворенной полетности Скрябина... Я пела Ратмира из «Руслана и Людмилы», арию Вани из «Ивана Сусанина», Любашу... Тогда зародилась и любовь к произведениям, написанным на народной основе. Из интереса к прослушиванию музыки начала собирать фонотеку, в которой сейчас уже тысячи записей.

В те годы я поистине не знала, где день, где ночь. Но тяжелые будни учебы только сделали меня еще придирчивей к себе. Теперь я старалась уже формировать репертуар тщательно и на «свое ухо», как говорил Шаляпин. Передо мной стоял вопрос: как завоевать зрителя, как приучить его к «моей» песне? Стала постепенно переходить от русских народных песен, с которых начинала, и к песням советских композиторов. Это был процесс довольно мучительный. Теперь даже неловко вспоминать некоторые пусть даже и популярные «произведения» тех лет, которые исполняла. Слезливые, с надрывом, слащавые песенки на какой-то период выдвинулись в моем репертуаре чуть ли не на первый план. После одного из концертов Ирма Петровна Яунзем вынесла суровый приговор, сказав всего два слова: «Очень плохо». Я обиделась, но вскоре поняла, что она права. Мой дебют на эстраде прошел на далеко не лучшем вокальном репертуаре, требовавшем значительной поправки на время. Сейчас даже очень настойчивые просьбы исполнить в концерте «Лешеньку», «Очи карие – опасность», «На побывку едет» я не выполняю.

В общем, чтобы найти свои песни, мне потребовались годы. А сложилась я как певица, думаю, к тому времени, когда представила слушателям самые значительные, на мой взгляд, работы – это «Калина во ржи» А. Билаша. «Солдатская вдова» М. Фрадкина и «Рязанские мадонны» А. Долуханяна.

Это песни о русских женщинах, в чьих судьбах отразилась судьба Родины. Русская женщина вообще никогда не была для меня отвлеченным образом: это бабка моя и мама, их сверстницы и подруги, вынесшие на своих плечах всю тяжесть сельской военной страды. Их дорогие лица вижу я перед собой всякий раз. когда готовлю новую программу. Вижу зримо последнее лето войны, в нашем совхозе убирают урожай, работают с утра дотемна под раскаленным солнцем, а поздними вечерами собираются и поют. И откуда только сил доставало на песни? Как-то на одном из концертов в небольшом сельском клубе Ярославской области я вдруг заметила в зале женщину, очень напомнившую мне близкую подругу матери, черемушкинскую доярку. Это был счастливейший для меня вечер – хоть в зале и было много народа, я пела ей одной.

Судьба русской женщины – это судьба народная. Вот из понимания этой истины зародилась во мне идея показать через песню путь испытаний и побед, выпавший на долю русской женщины. Композиция так и называлась «Тебе, женщина». В нее вошли и плачи, и старинные песни, и песни времен гражданской войны... Звучали суровая песня «Вставай, страна огромная» и более мягкая «На позицию девушка». В этой программе зажили новой жизнью «Рязанские мадонны». Кульминацией женской скорби и страданий, вызванных войной, стало «Ариозо матери» А. Новикова. Венчала композицию песня мощного звучания «Лишь ты могла, моя Россия».

В 1967 году мой творческий стаж составил уже без малого двадцать лет. За это время, работая в Хоре имени Пятницкого и на эстраде, я исполнила около семисот народных и советских песен, вышло в свет свыше пяти миллионов пластинок с записями. И все-таки я продолжала учиться. Прежде всего на опыте наших корифеев. Непревзойденные образцы певческого искусства оставили нам Федор Иванович Шаляпин и Сергей Яковлевич Лемешев. Хотя Шаляпин прославил свое имя прежде всего блестящим исполнением оперных партий, все же у истоков его творчества была народная песня. Из нее, как из чистейшего родника, он постоянно черпал силы. Для меня, как певицы, Шаляпин остается в народном пении недосягаемым идеалом.

Не могу не сказать добрых слов о Лидии Андреевне Руслановой. Счастлива, что работала с ней. Память ее на песни – старинные плачи, причеты, страдания – была неисчерпаема. Из своего сердца она могла извлечь любой напев, любую мелодию – она знала их еще с тех лет, как «пробовала голос» в родной деревне Саратовской губернии. Она слышала такие хоры, такое многоголосие, которые сохранились теперь только на валиках фонографа в фольклорных фонотеках. Но Русланова не была бы Руслановой, выдающейся певицей, если бы просто хранила свои богатства. Ведь она вдохнула в них новую жизнь. «Девочка, – как-то сказала она мне, – ты спела «Степь», а ямщик у тебя не замерз. Пой так, чтобы от твоего пения у зрителей мурашки по коже побежали... Ты должна проникнуться этим горем, твое воображение должно рисовать тяжкую картину гибели ямщика... Иначе не стоит выходить на сцену».

За годы общения с Руслановой я поняла и другую истину: нельзя воспевать своих героев, не любя их. Мне знакомы и дороги люди сегодняшней деревни, близки и понятны их заботы и радости, дорога распахнутость их сердец, доброта без оглядки, готовность отдать последнее тому, кто больше нуждается, и по сути, для них я и живу и пою.