Я не открою, наверное, никакого секрета, если сразу скажу, что вся моя жизнь связана с песней. Путь к ней был для меня отнюдь не из легких. Разочарования, просчеты и временные заблуждения – каких только препятствий не пришлось преодолевать! Но сейчас я думаю, что все это естественно и закономерно: в искусстве вообще трудно найти свою тему, но еще труднее сказать о том, что тебя глубоко волнует, своим, только тебе присущим языком. Удалось мне это за долгие уже годы работы в искусстве или не удалось – судить, конечно, не мне. а моим слушателям.

...Когда я. возвращаясь из гастрольных поездок домой, сажусь за письменный стол и вскрываю почтовые конверты, всегда обращаю внимание, как много среди моих корреспондентов молодежи – рабочих, воинов Советской Армии, студентов, учащихся профтехучилищ. Их интересуют не только какие-то определенные этапы моей личной жизни, но и мое отношение к русской песне, и то. как я пришла к ней, и мое мнение о музыкальном искусстве за рубежом. На все письма, разумеется, я не в состоянии ответить. Вот почему, когда редакция «Смены» предложила мне выступить на своих страницах, я с удовольствием согласилась – ведь это возможность не только ответить моим многочисленным корреспондентам, но и поговорить о дорогом для меня песенном искусстве. Мне часто задают вопрос, какая из исполняемых мною песен самая любимая. Отвечаю всегда однозначно: «Нелюбимых не пою». Ведь песня – это друг. А с другом шагаешь по жизни, делишься тем сокровенным. что тревожит душу. Песня может заставить размышлять о пережитом, а иногда – задуматься о будущем. Она способна перенести человека в родной край, в отчий дом, в мир тех чувств и эмоций, которые, быть может, долгое время были спрятаны глубоко в сердце. И я всегда бываю счастлива, когда вижу и чувствую, что песни, которые я пою, находят живой отклик.

Вспоминается одна из встреч на белорусской земле. Концерт уже закончился, я отдыхала в гримерной, когда дверь открылась и какой-то пожилой человек попросил разрешения войти. Представился: «Участник партизанского движения в Белоруссии Владимир Иосифович Прима». Немного помолчав, он сказал: «Спасибо вам за песни, в них много доброго. правдивого. Когда вы пели, я вспомнил будни в партизанском отряде. Как мы слушали по радио песни из Москвы! Усталость словно рукой снимало, и мы рвались в бой. Не может человек без песни, она нужна ему. как сама жизнь...»

Сказаны эти слова простым, неискушенным в искусстве человеком, но лучше, чем он, по-моему, и не скажешь о русской песне. Да, она наше бесценное достояние. Такое же, как поэзия Пушкина, живопись Рублева, музыка Глинки. В русском фольклоре – характер и думы народа. Все наиболее значительные вехи отечественной истории нашли отражение в народной песне. Она сопровождала жизнь наших предков, освящая важнейшие события, «мирские и дружинные»: свадьбы, родины, именины, братчины, ссыпчины. Песню на Руси не иначе как «играли» или «сказывали». Меня народная песня поражает удивительно богатой гаммой переживаний. Тут и печаль, и задор, и веселье, и радость... О достоинствах ее говорится часто, и я невольно задумываюсь: а не впадаем ли мы при этом в самовосхваление, не проповедуем ли идеи исключительности русского национального фольклора? Ведь ярких песен немало и в фольклоре других стран и народов – я убедилась в этом за время своих поездок. И все-таки история нашего русского песенного творчества дает убедительные доказательства особой его привлекательности и значимости. И о качестве песен их безымянные мастера позаботились основательно. Каждая нотка, каждое слово веками огранены, просеяны. Может, именно поэтому и живут они так долго, не старея и не тускнея от времени... Об этом подробнее я скажу чуть ниже, а сейчас хочу вернуться к одному из наиболее часто встречающихся вопросов моей молодежной почты: как я пришла в песню, с чего все началось?

Родилась я на самой окраине Москвы. Очень хорошо помню свое детство. И домик перед глазами стоит и картины природы. Выйдешь на крыльцо, и прямо перед тобой – речка, овраг, родниковый ключ, бьющий из-под земли день и ночь. Вода в нем была студеной и до того прозрачной, что казалось, словно ее и нет вовсе. Такой ключ встретишь сейчас разве что в деревне. Тогдашняя жизнь нашей семьи по укладу и напоминала деревенскую, дыхание гигантского города с его сутолокой и шумом почти не касалось нас.

Очень я любила нашу речку. Река для меня и до сих пор символ доброты, умиротворенности, какой-то особой красоты. Если я на реке, значит, все хорошо: и настроение прекрасное и работа спорится...

Зимой любила кататься с крутых склонов оврага на плетеных санках, которые мастерили нам, малышам, старшие ребята. Гоняла и на самодельных лыжах (лыжами служили две доски от старой бочки). Как-то пристала к отцу, чтобы купил настоящие, а он говорит: «Научишься на ногах держаться крепко, тогда и куплю». Слово свое отец сдержал. Убедившись, что мне и крутояр не страшен, подарил новенькие, из карельской березы лыжи.

Спустя годы, в беседе с Юрой Гагариным, я услышала от него: «Высоты не надо бояться, ровное место куда опаснее...» И жизнь показала – в словах первого космонавта много истины.

Мне всегда очень хотелось быть смелой. Сейчас, конечно, вспоминаю об этом с улыбкой, но признаюсь, что росла я среди озорников и, бывало, даже подраться с мальчишкой не стыдилась. Тогда мы все. девчонки и мальчишки, проходили через одну «уличную школу», нередко принимая за смелость обыкновенное ухарство. Но, постепенно взрослея, все-таки учились и обуздывать свои порывы. Особенно если появлялось какое-то дело или занятие, которое по душе. Да и родители наши – отец мой работал на хлебозаводе, а мама – нянечкой в больнице – приучали не чураться никакого труда, делали все, чтобы мы с младых лет познали цену куску хлеба...

Я училась в четвертом классе, когда состоялось мое первое «публичное» выступление. В Доме пионеров ставился спектакль, в котором должен был звучать старинный романс «Белой акации гроздья душистые». Петь оказалось некому, попросили меня, дескать, «у Зыкиных все поют». Попробовала – получилось...

Вместе с отцом часто ездила к нему на родину – в Лопатине Сколько прекрасных народных песен услышала я впервые именно в этой рязанской деревне! Однажды попала на свадьбу. Помню, женщины запекали в огромный каравай курицу, а потом под курник пели старинные обрядовые песни. И самой довелось участвовать в свадебном действе: вместе с другими деревенскими мальчишками и девчонками бежала по улице за молодыми, поднимая босыми ногами облака пыли и выкрикивая задиристые частушки. Потом, забравшись в избе на печку, сыпала на голову жениху и невесте пригоршнями просо, подпевая: «А мы просо сеяли, сеяли». И когда в Хоре имени Пятницкого ставилась «деревенская свадьба», мне не понадобилось долго «входить в образ» – передо мной так и оживали рязанские дали...

Из интереса не только к пению, но и к музыке вообще я рано выучилась играть на гармошке и на гитаре. И все-таки мечтала стать не певицей и не музыкантом, а летчицей.

Я буквально грезила небом и обожала копаться в моторах. Поступила в аэроклуб, прыгала с парашютной вышки, с аэростата. Марина Попович, наша замечательная летчица, с которой я дружу уже много лет, и сейчас при встрече с улыбкой говорит: «А зря не стала пилотом. Люда. Может, попробуешь на спортивном, а?» Что я могу ответить? Время-то упущено ведь, а тогда наверняка получилось бы – я росла упорной девчонкой. Играла и в футбол, и в волейбол, и в городки, часами с велосипеда не слезала, даже в мотогонках участвовала.

Через много лет мне выпадет счастье встречаться и дружить с Юрием Гагариным, Владиславом Волковым, Валентиной Терешковой, Виталием Севастьяновым, Георгием Мосоловым... Они и сегодня для меня воплощение той несбывшейся детской мечты о небе.

...Помню хорошо, как началась война. Отец в первые же дни ушел на фронт. Мама по-прежнему работала в больнице санитаркой. Надо было куда-то устраиваться работать и мне. Пошла на станкостроительный завод имени Серго Орджоникидзе ученицей токаря. В заявлении прибавила себе два года – иначе бы не взяли. Да и что могла я уметь в свои двенадцать лет? Ничего. Но обстановка была такая, что вместе с такими же, как я, подростками работала по 9 – 10 часов в сутки, а ночью, когда усталость валила с ног и смертельно хотелось спать, дежурила на крышах домов, тушила и сбрасывала с них вражеские зажигалки.

Осваивать профессию токаря мне помогал Коля Чекирев. Тогда он был простым рабочим, а сейчас директор завода, лауреат Государственной премии СССР. Его наставления, советы и помощь не пропали даром – через несколько месяцев я уже самостоятельно могла обслуживать два станка одновременно. «Быть тебе, дочка, инженером», – сказал мне мастер, когда я получила пятый разряд и обучила токарному делу пятерых мальчишек. Сама я в то время как раз заканчивала школу рабочей молодежи.

В 1943 году отец после ранения приехал в Москву. Посмотрел на мои ввалившиеся щеки, подглазины и решил перевести на хлебозавод, где когда-то работал сам. Только я там не вытерпела и месяца – сбежала: не по мне специальность оказалась. От знакомых девчонок узнала, что требуются швеи в пошивочную мастерскую. Иголку в руках мама меня научила держать довольно прилично, ну и пошла. Шили мы солдатское белье, воротнички для гимнастерок. Бригада наша ходила в передовых, и когда нам вручали грамоты ЦК комсомола, я, услышав свою фамилию. растерялась. Кто-то подтолкнул: «Чего ж стоишь? Ведь тебя ждут...» До окончания войны так и работала в мастерской.

Конечно, не одной работой мы жили. Вечерами вместе с девчатами часто ходили в совхозный черемушкинский клуб – маленький, невзрачный, с низким потолком. Сколько мы в нем дали концертов, поставили спектаклей! Даже показ мод устраивали. Конечно, тогда у меня и в мыслях не было, что вскоре я буду петь в хоре Пятницкого. А получилось это вот как.

Как-то иду по площади Маяковского и вижу объявление: «Конкурс в Хор русской народной песни имени Пятницкого». Ну, думаю, была не была, попробую.

– Какие же ты песни знаешь, Зыкина? – спросили у меня на просмотре.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.