Ночью раздался стук в дверь. Хозяин не хотел отпирать. Тогда они взломали дверь, ворвались в хату. Не пощадили ни старых, ни малых – вырезали всю семью.

– Теперь пусть послужит москалям, – сказал главарь бандитов, отталкивая носком ботинка обезображенное тело кооператора.

...Трое бандитов пали в перестрелке, когда настигли их милиционеры. Двоих взяли живыми.

Я увидел их возле магазина: двух звероподобных верзил в выцветших ваковских» мундирах английского сукна, с белыми нашивками, с трехдневной щетиной на щеках, трусливо и зло прятавших хмельные свирепые взгляды.

Их связали крепко, по-крестьянски, – сыромятными вожжами. В каком схроне, в каком лесном углу прятались эти звери, забредшие сюда, в село, из Беловежских лесов?..

Война долго не уходила из этого края. На глухих лесных дорогах, по селам и деревням долго еще не смолкали выстрелы, то и дело занимались «красные петухи»... Старое сопротивлялось новому

Как-то, разбирая старые письма, я наткнулся на знакомый почерк Сергея. Надо сказать, он не очень любил писать, то ли не испытывая к написанию писем особой тяги, то ли, будучи занятый ответственной работой, часто граничившей с особой секретностью, не любил доверяться письмам. Думаю, эти оба фактора играют свою роль. Однако те редкие письма, которые у меня сохранились сегодня, вызывают острое сожаление, что их было так мало. Обидно – Сергей умел их писать, потому что умел видеть. Сколько интереснейших наблюдений сохранили бы они для нас, сколько новых, утраченных в суете будней мелких штрихов, так дополнивших бы его портрет!

Вот одно из писем Сергея:

«Здравствуй, Петр!

Дождь тут. Кажется, течет отовсюду. Вот забрался в кабину разбитого грузовика и сквозь несуществующее стекло смотрю на Вислу – за ней дымится Варшава. А мы здесь, на этом берегу, готовимся к броску за Вислу. Трудно будет. Но сейчас только узнал новость, которая заставила меня забраться в эту развалину, довольно хорошо видную, по-моему, с того берега – судя по количеству и системе воронок вокруг, она служит отличным минометным ориентиром. Так что, извини, пишу и жду привета с того берета.

А пишу вот почему. Тут несколько раз вспоминал о тебе. И ситуация была, когда так посоветоваться с другом хотелось. И вообще вспоминал. Ты меня прости, что так редко пишу, это совсем не значит, что не помню. А при этой новости так вдруг поговорить с тобой захотелось... В общем, соскучился. Увидеться бы! Но знаешь, прожектером я не был никогда, потому соглашательски решился на письмо.

Помнишь, Петр, ксендза Купит?! Так и слышу твое: «А как же!» Ну так о нем и новость – я вот гут сижу в грузовике, а он там, на том берету Вислы. Только что был у начальства, – при мне докладывали, что ксендз Купш с отчаянной паствой своей соорудил невесть из чего три плота, махнул на ту сторону, высадился с боем и держит карманный плацдарм вот уже несколько часов. Ай да ксендз! Правда, начальство наше он выматериться заставил – пришлось срочно организовывать прикрытие огнем и авиацией, иначе была бы ему хана уже давно. И вспомнил я о малом, касательство к которому мы с тобой имеем, к тем людям, которых подбирали и готовили. Скольких встретил – и со звездами героев, и без звезд, но прав на них имеющих не меньше. И очень радостно, что редко ошибались мы в людях... Возьми того же ксендза. Помнишь, каким робким появился он в гостинице «Москва»? А теперь – безумству храбрых... Я очень хорошо понимаю его... Петр, сердце кровью обливается, когда гляжу отсюда, из Праги, за Вислу. Повидали мы с тобой всяких городов за эти годы – родной Минск в ту ночь, первую ночь освобождения вспомни. Но Варшава... С болью в сердце гляжу на эти обломанные зубья развалин, тянущиеся до горизонта, на осыпи битого камня, на полыхающее во все небо смрадное зарево. Как будто чистилище впереди...

По ту сторону Вислы Армия Крайова под водительством кучки авантюристов во главе с Бур-Комаровским, подгоняемая своими хозяевами, обосновавшимися в Лондоне, подняла восстание. Без оружия, без подготовки, без связи с наступающими советскими и польскими соединениями. Все мосты через Вислу взорваны, с ходу огромный город не возьмешь. И мы с болью в сердце слышим по ту сторону Вислы артиллерийскую канонаду, пулеметные очереди, видим, как фашистские стервятники бомбят и расстреливают город и его жителей.

Срочно по бездорожью подтягиваются далеко отставшие тылы и главное для нас, танкистов, – горючее.

Знаешь, мне по поручению генерала пришлось быть с докладом у командующего фронтом маршала К. К Рокоссовского.

Вот это полководец! Высокий, стройный, с умными серыми глазами. Волевой и скромный, между прочим, уроженец здешних мест.

Но, знаешь, Петр, хотя и говорят, что каждый солдат мечтает стать маршалом, честно тебе говорю, мне бы не хотелось стать и генералом. Насмотрелся я за эти годы на работу генералов. Каторжная жизнь. У меня под рукой, кстати, высказывание на этот счет одного из персонажей из произведения моего любимого Шолохова. Пользуйся, а то там в тылу, где-то в Минске, не скоро прочтешь это занятное определение Михаила Александровича:

«...Ночи напролет просиживает генерал со своим начальником штаба, готовит наступление, не ест, не спит, все об одном думает. Все ему надо предусмотреть, все предугадать... И вот двигает он полки в наступление, а наступление-то проваливается. Почему? Да мало ли почему. Вызывают бедного генерала по прямому проводу из Москвы. Волосы поднимают на голове генерала красивую его фуражку, берет он трубку, а сам думает: «Несчастная моя мамаша, зачем ты меня генералом родила?» По телефону его матерно не ругают, в Москве вежливые люди живут... Тихий такой голос говорит, вежливый, а у генерала от этого тихого голоса одышка начинается и пот по спине бежит в три ручья...»

Ой! Что-то зачастили минометы по этому берету. Пора вылезать под дождь; того гляди, и не выберешься из этого грузовика. Заканчиваю, дорогой Петр.

Сообщаю: у меня все нормально. Успехов тебе, твой Сергей.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.