Повесть о моем друге

Через несколько минут мы были у здания райкома комсомола.

Выстроив свою «полсотню» перед окнами, Сергей приказал сначала бить посильнее в барабан, а потом громко запеть нашу любимую: «Ах, картошка, объеденье, пионеров идеал», – а сам тем временем скрылся за дверями.

Никто из нас не знал, с кем и о чем говорил Сергей, но когда мы уже осипли, продолжая петь нашу песню минут двадцать, он появился в сопровождении двух комсомольцев – райком прикомандировал их к нам на все время нашего гостевания в Москве. Один из них работал в райкоме, а второй, веснушчатый паренек, с неизменной улыбкой, был комсомольцем-активистом из соседнего железнодорожного, депо, случайно оказавшимся в это время в райкоме. (Живы ли эти товарищи? Может, вспомнят, отзовутся?)

На наше счастье, уже наступили каникулы, и по звонку из райкома нас разместили в школе неподалеку.

Девочкам-пионеркам предоставили класс с полным комплектом парт и чистым полом, нам, мальчишкам, в другом углу коридора – такое же помещение. Расположившись кто на партах, а кто прямо на полу, начали устраиваться на ночлег. Подушками служили котомки, а вместо простыней Сергей приволок груду старых газет.

Скоро появилась тетя Глаша, которая представилась нам за «главную здесь» (потом выяснилось, что она была сторожихой школы). Узнав, что мы из Белоруссии, аж всплеснула руками:

– Деточки мои родненькие, да вы же мои земляки!

Оказалось, что лет двадцать тому назад какая-то помещица привезла ее в Москву в качестве домашней прислуги. После Октября она вышла замуж за мастерового и с тех пор проживает в Москве. Все это она поведала залпом и тут же начала расспрашивать: «А как там у нас, в Белоруссии?» И хотя были совсем из другой области, чем она, мы обстоятельно отвечали на все ее вопросы.

Сергей посмеивался, слушая наши ответы, и обсуждал с комсомольцами, что можно посмотреть в Москве за неделю – по расчетам родителей, на это время должно было хватить у нас продуктов.

Программа нашего пребывания в Москве по настоянию Сергея была составлена «оптимальной». В день мы посещали по три, а то и четыре музея, встречались с московскими пионерами, побывали на крупном в те времена заводе «АМО».

В Краснопресненском райкоме РКП(б) мы встретились с ветеранами революции. К концу нашего пребывания, однажды утром выйдя из школы, мы увидели по всей Москве траурные флаги: умер Феликс Эдмундович Дзержинский.

21 июля по нашей просьбе к нам в школу пришел старый большевик, участник Октябрьской революции Иван Петрович Сидоров. Мы попросили его рассказать, как так случилось, что не стало Феликса Эдмундовича Дзержинского. Помнится, он рассказал нам следующее: 20 июля проходил пленум ЦК и ЦКК РКП(б). На этом пленуме с взволнованной и страстной речью, направленной против троцкистско-зиновьевского блока, выступил Ф. Э. Дзержинский. А через 2 – 3 часа у себя на квартире, в Кремле, он скоропостижно скончался от паралича сердца. Это, после смерти Владимира Ильича, М. В. Фрунзе, была еще одна тяжелейшая утрата для нашей партии и государства. А умер он скоропостижно, как нам рассказывал Сидоров, сорока шести лет от роду, потому что тридцать лет вел беспрерывную борьбу за наше общее дело – за социализм. Из них одиннадцать лет провел он в тюрьмах, ссылках и на царской каторге.

Был поздний вечер, и шел дождь, но мы его не замечали, потому что в тот вечер с помощью Краснопресненского райкома партии, выстояв несколько часов в огромной очереди на Большой Дмитровке, мы попали в Колонный зал Дома союзов, где в полумраке стоял на высоком постаменте простой красный гроб с телом Ф. Э. Дзержинского. Вокруг была масса венков, и густым потоком молча шли люди. А стоявшие у гроба часовые тихо просили: «Пожалуйста, побыстрей», – потому что все улицы кругом были запружены москвичами, ожидавшими многие часы в очереди, чтобы отдать последний долг «железному Феликсу». В почетном карауле мы видели и московских пионеров.

Там встретились и с делегацией белорусских коммунистов, которые возложили три огромных венка из колосьев ржи, белой ромашки и полевых цветов. Нам запомнился венок, сооруженный целиком из винтовок, револьверов и скрещенных шашек. Это было, как мы понимали, олицетворением неугасимого боевого духа товарища Дзержинского.

С помощью товарищей из ЦК КП Белоруссии мы участвовали в траурной демонстрации. На следующий день вечером покидали Москву. Домой возвращались голодные, но возбужденные тем, что. нам удалось повидать.

На вокзале Сергея благодарили родители и мы, «путешественники», а потом, подхватив, стали подбрасывать его в воздух, качать. У бедняги Сергея началась рвота. Как оказалось, сам он два дня вообще ничего не ел, отказываясь от своей крохотной пайки хлеба в пользу девочек, а нам всем говорил, что, мол, сыт, в райкоме угостили...

Исчез Сергей из нашего города таинственно, и мы долго гадали, в чем дело: то ли с «секретным заданием» уехал, то ли снова в какую партизанщину ударился? Потом только узнали, что в знак протеста, когда мать вышла замуж за другого, хотя и хорошего человека, тоже железнодорожника, Сергей ушел из семьи и уехал в соседний город. Какими-то сложными путями, через биржу труда он устроился работать на электростанцию. Когда я встретился с ним – мы поклялись быть неразлучными, – он был учеником электромонтера и занимался в вечернем техникуме. (Это детское рыцарство, а скорее даже юношеское – нам тогда шел шестнадцатый год – нелегко далось Сергею: он сразу повзрослел, первая морщинка залегла в углу рта, чаще стал задумываться о природе человеческого характера.)

...Директором электростанции был тогда бывший военнопленный из чехословацкого корпуса Станислав Троян. Сергей ему полюбился, и Троян стал с радостью отдавать моему другу все свои знания и опыт. За какие-то, уж не помню сейчас, крупные рационализаторские предложения Сергея премировали велосипедом марки «Дуглас». Это по нынешним временам вполне можно приравнять к автомобилю.

Своей машиной Сергей неимоверно гордился, берег ее, постоянно драил и чистил, но когда просили товарищи – «дай прокатиться», – он сразу же давал, не спрашивая даже: «А умеешь?». Его доброту объясняли «взрослостью», не ведая, что Сергей, поступая на электростанцию, прибавил себе тройку лет в комиссии по определению возраста «по наружности», а такие комиссии в ту пору существовали.

Вскоре по настоянию Сергея я тоже переехал в тот город и поступил на ту же электростанцию, где он работал (уже электромехаником). Естественно и безропотно я стал его подмастерьем. Этот удивительно трудолюбивый парень мог без устали работать не только сам, но и увлекать окружающих, и бывало часто, особенно в аварийные дни, наша бригада по нескольку суток не покидала электростанцию.