Потомок венецианского Дожа

Убийца скрылся, и Петин не приходил домой, занятый розысками негодяя.

Вероника в своей комнате готовила ужин.

Я не обратил внимания на тявканье «Султана», вскочившего со своего места и побежавшего к воротам, и не сразу заметил приземистую фигуру, появившуюся среди двора. Когда же, наконец, привлеченный визгом собаки, я повернулся в сторону незнакомца, - невольная дрожь пробежала по моему телу.

Против меня стоял обросший бородой шкипер с револьвером в руке. Он сильно изменился и очень постарел. Его надменный вид сменился угрюмой озлобленностью, а глаза горели нечеловеческой ненавистью и холодной жестокостью.

Он сделал еще шаг и поднял наган. Не могу объяснить сейчас, почему я тогда не крикнул и не позвал на помощь к себе, боялся ли я испугать криками жену или противился ее встрече с отцом? Точно загипнотизированный, не сводил я глаз с взведенного курка.

«Султан», который все время ласкался к своему бывшему владельцу, вдруг почувствовал что - то недоброе, ощетинился и зарычал. Шкипер, верный своей страсти упиваться предсмертным страхом обреченной жертвы, сжимал пальцем курок и глядел на меня немигающим взором.

И в эту напряженную минуту, когда нервы мои готовы были не выдержать, раздался неожиданный выстрел, и рука капитана, державшая передо мной наган, бессильно опустилась, как подрезанная ветвь.

На пороге веранды показалась Вероника с браунингом в руках и помутившимся взором глядела на отца.

Все это произошло неожиданно и для меня, и для шкипера. Выпавший из его рук наган валялся между нами - и ни он, ни я не делали попытки нагнуться и поднять его.

Первым пришел в себя шкипер и с глубокой ненавистью взглянул на Веронику. Хриплый властный его голос, напомнивший мне палубу «Ринальдо», нарушил молчание:

- И ты осмелилась стрелять в отца!

Я взглянул на жену. Неужели эта женщина с полубезумными глазами, с хищным лицом - моя жена, моя любимая Вероника? Необыкновенная бледность сменила обычную смуглую окраску ее красивого лица, губы и щеки дергались припадками необычайного гнева. Она не могла говорить, она тяжело дышала, и рука ее, судорожно держащая браунинг, точно готовилась вновь направить оружие в Виллани.

- Чье же ты отродье, проклятая женщина? - продолжал шкипер.

Опомнившись от неожиданного выстрела и сбросив с себя недавнее оцепенение, я вскочил с кресла и бросился к врагу. Тот же чужой для меня голос повелительно произнес:

- Оставь его! Он мой, отец!

Я покорно остановился и стал ждать, что будет дальше. Вероника схватила висевшее на веревке полотенце и бросилась к отцу. Быстро перевязав рану, она, указав на ворота, тем же каменным, холодным голосом приказала:

- Отец, уходи от нас, забудь меня! Я слишком много знаю, чтобы простить тебя, и слишком люблю тебя... чтобы желать тебе смерти... Ты случайно сейчас не убил моего мужа... а я не сделалась...

Голос Вероники дрогнул и умолк. Шкипер с тем же злобным видом повернулся к воротам и зашагал по дворовой дорожке.

Открыв калитку, он обернулся к веранде:

- Эй ты, змея! - услышали мы голос старого шкипера, - змея, вскормленная на борту моей шхуны, мы еще встретимся... Клянусь тебе, я не промахнусь!... а... ты... дочь монахини... запомни эту рану, нанесенную любившему тебя отцу...