Как-то в обеденный перерыв, сидя в столовой кожевенного завода, шестнадцатилетний рабочий Федор Федоткин подумал: а почему бы не превратить свое увлечение в дело, полезное для всех?

И с того дня тренироваться в стрельбе он стал ежедневно. Через несколько месяцев получил значок «Ворошиловский стрелок». На следующий год с отличием окончил школу инструкторов стрелковой подготовки. А в 1939-м ему присвоили звание «снайпер».

В декабре 1939 года для ведения боевых действий против Финляндии, тогдашнего сателлита гитлеровской Германии, Родине потребовались меткие стрелки, сам Федоткин и несколько его учеников были зачислены добровольцами в 67-й отдельный лыжный батальон.

— В ночь перед штурмом линии Маннергейма замполит читал нам Ленина. Помню, каждая фраза тогда, каждое слово воспринимались нами как что-то личное, сказанное лишь для тебя. «Промедление в выступлении смерти подобно!» — эта фраза врезалась мне в память.

— Победу мы одержали, но какой ценой!.. От нашего батальона осталось меньше половины бойцов. И нам еще повезло — сотый батальон, к примеру, полег почти весь...

Еще свежи были в памяти каждый день, каждый час боев на Карельском перешейке, как августовским вечером 1940-го на квартиру Федоткина почтальон принес повестку: его вызывали в Москву. Несколько недель подготовки в учебном пункте части — и он зачислен в курсанты кремлевской школы. В сентябре ему было доверено впервые заступить на пост № 1.

— Не буду говорить о гордости, которую я испытывал тогда. Это и так понятно. Но вот что интересно: стоя на посту №1, я не чувствовал, что охраняю навеки уснувшего вождя; у меня, да и у многих моих товарищей, было ощущение, что в караул у Мавзолея мы поставлены часовыми его бессмертных идей, а значит, охраняем живого Ленина.

Еще больше поверили мы в это в 1941-м. в первые же дни войны. Если бы вы видели, какие очереди стояли тогда на Красной площади!.. Шли все — солдаты. только что получившие повестку. домохозяйки, пенсионеры, школьники. Шли к Ильичу, чтобы набраться сил, мужества, терпения.

Он рассказывает о первых месяцах войны — о воздушных налетах вражеской авиации, о том, как гибли под бомбами его однополчане... И разговор наш опять возвращается к тому памятному дню — 7 ноября 1941 года.

— Нет. сомнений не было. Ни в тот день, ни в какой другой. Мы знали твердо: фашисты в Москву не войдут... Но если бы и удалось им вдруг прорваться на какое-то время — кремлевцы сражались бы до последнего! Каждый из нас был готов умереть на своем посту.

Он давно заметил одну «географическую странность». Куда бы ни ехал — на митинг в Дом пионеров, на встречу ветеранов. по другим ли делам, каким бы ни был намеченный им маршрут, — он почему-то часто оказывается на станции метро «Проспект Маркса». Именно здесь каждый раз приходит ему мысль глотнуть свежего воздуха». Выйдя из метро, непременно попадает в самый длинный переход — в тот, что ведет к Красной площади.

Он долго стоит перед Мавзолеем. Вспоминает...

Минутная стрелка все ближе к двенадцати, все громче шаги часовых. Внимательно, даже придирчиво наблюдает он смену караула. Когда куранты умолкают. сдавшие вахту солдаты делают поворот направо и медленно удаляются в сторону Спасской башни. А он — как всегда — поворачивается в сторону Никольской...

Бывает, что на ходу он и смахнет слезу. Красная площадь не заметит этого. Но она наверняка узнает его шаг, твердый кремлевский шаг. Она помнит своих часовых.

Смена караула

— Смъена! Смъена! — Стоящая передо мной иностранка толкает под локоть своего спутника, и тот начинает настраивать фотоаппарат. Дальше они говорят уже на своем — шведском. Но примечательно: слово «смена» прозвучало по-русски.

Всматриваюсь в лица приближающихся часовых и узнаю в одном из них Романа Правикова. Не знаю, в чем тут дело — в августовском ли воздухе, в подсветке или в том внутреннем настрое, с каким выходят часовые на пост №1, но сегодня он кажется мне старше и даже выше ростом.

— Привыкнуть к этому, наверное, все-таки невозможно, — рассказывал он мне накануне. — Каждый раз, когда я выхожу на этот пост, мне кажется, что на меня смотрит весь мир. Сердце начинает стучать чаще, но это не робость, это происходит скорее от понимания того, какое дело тебе доверено. Робость была только в первый раз.

Да, в то солнечное апрельское утро, когда разводящий скомандовал «На плечо!». в глазах у Романа потемнело. Больше всего он боялся, что допустит неточность в движениях. Но все прошло как нельзя лучше.

Когда большой колокол Кремлевских курантов пробил двенадцатый раз. стоящий на посту № 1 рядовой Роман Правиков понял: в его жизни произошло что-то очень важное. И только теперь боковым зрением заметил: на Красной площади цвели липы, а у самых его ног прыгали по-весеннему драчливые воробьи. День 30 апреля 1986 года запомнился ему навсегда.

— В школе я много читал и конспектировал работы Ленина. Но часто делал это в спешке. до конца не вникая в суть. Здесь же, стоя у Мавзолея, я совсем по-новому открыл для себя Ленина. Хотя иначе, наверно, и быть не могло. Ведь здесь, у стен Кремля, каждый камень помнит живого Ильича. Куда бы ты ни пошел, все время что-то напоминает о нем: квартира, в которой он жил, место, где работал на субботнике, Царь-колокол, мимо которого он прогуливался, поправляясь после ранения. Узнавал все новые и новые факты из биографии Ленина, и хотелось как можно полнее представить себе его жизнь. Потом взялся и за ленинские работы... Поначалу было нелегко. Несмотря на мой пятерочный аттестат. глубоко осмысливать прочитанное, анализировать я не был приучен. Сказывалась школьная привычка — читать, чтобы просто знать содержание.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.